Утерянная сказка
(последняя сказка для взрослых, ещё не переставших считать себя детьми)

ЧАСТЬ I

Тарк.


                      

Глава 16
            В которой отряд переправляется через реку

       

           Следующий день был выбран Дзотто для переправы через реку. Ещё вечером после «свидания» с Марселлой он вместе с Домеником наметил несколько подходящих деревьев для изготовления плота, но наступившая ночь унесла надежду на лёгкую переправу. В самый глухой час тучи, подтянувшись с верховьев Тёмных гор, вновь заволокли небо, и новые ливневые потоки обрушились на землю. Утром переполненная река, поднявшись до уровня обрывистого берега, притопила пляж и так стремительно несла свои воды, что ничем не уступала горной. Переправиться через неё на плоту вместе с лошадьми не представлялось возможным. Кастор понял это сразу, как выбрался из шатра, и теперь ждал, что скажет Дзотто. Тот в крайне плохом настроении расхаживал под моросящим дождём вдоль затопленного берега будто в ожидании некого чуда, но в итоге вернулся к лагерю и признал:
            - Здесь сегодня не переправиться.
            - Надо спускаться ниже, - подтвердил Кастор, - там разлив: река шире, но гораздо мельче, и течение не такое быстрое, а если ещё ниже, то там вообще посередине отмель и вдающаяся далеко в воду коса…
            - На ещё ниже у нас нет времени, - проворчал Дзотто, - мы и без того слишком сильно ушли на запад: далеко придётся возвращаться. Ещё несколько дней пути в этом направлении и получится тоже самое, что ехать через Среднегорье. На кой тогда, спрашивается, было тащиться по бездорожью?
            Кастор хотел заметить, что, мол, это была твоя безумная затея, но сдержался, больно уж мрачным выглядел сегодня Дзотто. Дзотто меж тем закончил:
            - Поступим так: спустимся чуть ниже – к Сосновым Логам, и завтра переправимся во что бы то ни стало.
            Дождь перестал к полудню. Ветер разметал остатки облаков, но окончательно разъяснилось только к обеду. Солнце показалось над головами, но и оно не настроило путешественников на жизнерадостный лад. Дзотто, щурясь, взглянул в лицо ослепительно сияющему жизнерождающему светилу и усмехнулся:
            - Здрасте. Давненько Вас не было видно. А к вечеру, поди, опять нанесёт какой-нибудь дряни нам на голову?
            Солнце и не подумало ответить, зато вновь отозвался Кастор:
            - Может, и нанесёт. Не понимаю, откуда там берётся столько воды? - но ему также никто не ответил.
            В этот день все были на редкость молчаливы. Кастор заговаривал то с одним, то с другим, но разговор почти сразу затихал. Доменик, как Кастор успел заметить, не отличался разговорчивостью. Юранд, озабоченный мыслью о существовании неизвестного попутчика, всё время держался сильно позади, Андзолетто просто был не в духе, но это с ним случалось так часто, что мало беспокоило Кастора. А вот невнимание Марселлы, которая находилась сегодня в крайне подавленном настроении, Кастора огорчало.
            «Деворская воображала», как он в сердцах обозвал столичную барышню, когда невольно выслушал с акации её слова о себе, была давно прощена. Не только прощена, но уже именовалась Кастором просто она. Однако, в это скромное «она» им вкладывалось столько души, что оно только сильнее отражало то благоговение, которое он питал к ней. Ему б и в голову не пришло назвать её как-нибудь вычурно, – типа «моя владычица», или пошло – «моя звёздочка», не говоря уже о том, что само слово «моя» было для Кастора абсолютно неприемлемым. Конечно, она была совсем не его, и, наблюдая за тем, как она свободно, без малейшей неловкости, и свысока обходится с этим «циничным истребителем цветов» Дзотто, Кастор яснее ясного ощущал всю пропасть между ней – утончённой гордой девушкой, воспитанной в Деворе и собой – неуклюжим таркийцем, потомком фермеров, разбогатевших на выращивании оливок и продаже масла.
            Да, по его понятиям, он и она были несоединимы и несовместимы, как неочищенное оливковое масло и благородное виноградное вино. Но что делать – Марселла вот уже который день была рядом, и он не мог не думать о ней и не мог не желать сделаться ей ближе. Мучительно, изо дня в день, и шаг за шагом он старался преодолеть разделяющую их пропасть, но чувствовал, что остается также далек, как в первый день знакомства. Они были совсем не пара, а положение Кастора здорово затруднялось тем, что он был застенчив от природы. Вернее, в мужской компании он бывал весел и общителен, но стоило рядом с ним возникнуть личику с васильковыми глазами и нежными щёчками, окружёнными россыпью золотистых кудрей, как Кастора словно подменяли. Дзотто, подсмеиваясь над ним, сказал как-то: «не переносит наш Кастор соседства с хорошенькими женщинами. Взбрыкивает, точно бугай-трёхлетка на выгоне!» Как ни обидно было Кастору слушать такое, но возразить было нечего: в самом деле, появлялось в нём в присутствии женщин что-то бугаиное. И так-то был он не речист, а если нравилась ему какая-нибудь барышня – плохо дело! Язык будто разбухал во рту. Не мог он развлечь её умным разговором, как Дзотто, или обаять молчаливой улыбкой, как Юранд – нет, он набычивался весь и топтался на месте: бугай бугаём, только что копытом землю не рыл! Когда отваживался чего сказать, то выходила непременная ерунда: нёс такую околесицу, что у самого уши вяли! А потом маялся, смотрел издалека тоскливым взглядом, но подойти вновь не решался.
            Так, практически не начавшись, заканчивались все его знакомства, и, естественно, – особенно поначалу – Кастор здорово переживал из-за этого. Избегал праздников, пропадал с Юрандом подолгу на охоте и лишь, взрослея, начал привыкать. Сказал себе, что жениться ему рано, а ухаживать за порядочной барышней без честных намерений – последнее дело. А оно вон как обернулось!
            Не то что б Кастор жалел теперь, что не знает, как положено ухаживать за деворской или таркийской девушкой, но больше маялся сознанием своей дремучести. Оказывается, он не имел никакого представления о происходящем у барышень в голове и не мог истолковать для себя ни их улыбки, ни взгляда.
            Например, только вчера Марселла смотрела весело, и в ее каре-вишнёвых глазах ему чудились любопытство и нежность. Она шутила с ним и просила показать, как он поднимает лошадь на дыбы. Она сама, собственной рукой, подала ему и Дзотто сброшенные во время купанья джорне и помогла Дзотто вправить выбившийся из его рукава шнурок. Кастор, как заворожённый, наблюдал за тем, как нежные пальчики расправляются с непослушными тесемками. Гром Небесный, как жалко, что шнуровка распустилась не у него! Зато после он тоже был вознагражден – Марселла всю дорогу ехала рядом и слушала его рассказы о Тарке.
            Но сегодня все опять неузнаваемо изменилось. С самого утра Марселла была чересчур холодна: больше не делала ему замечаний, что он некрасиво выражает свои мысли и что его манеры не годятся для жизни в Деворе. Не любовалась, как лихо гарцует под ним лошадь. Когда же он, измаявшись, попробовал заговорить первым, она посмотрела на него с таким подозрительным испугом, будто он собирался положить ей за шиворот ежа. Почему? Хорошо, если от усталости и долгой утомительной дороги, а если нет? О Небеса, и что он такого сделал, что она так разобиделась? Он недоуменно вздыхал и общался с маленькой дзоттовской кузиной, которой рассказывал, как охотился вместе с Юрандом на кабана, естественно, надеясь, что рассказ слышен и её подруге.
            Увы, Кастор не мог докопаться до причин холодности Марселлы: его неопытное в вопросах любви сердце не умело читать в чужих сердцах, не умело подмечать скрытых движений и делать выводы – пока оно могло или восторгаться, или печалиться. Убедившись в бесплодности попыток расшевелить Марселлу, он придержал коня и остаток дня ехал вместе с Юрандом.
            - Кажись, никого нет? - спросил он у охотника, когда тот вновь спешился и прислушался к разговору деревьев.
            Юранд покивал:
            - Никого. Если кто-то и следовал нашей дорогой, то теперь он сменил направление. Или очень сильно отстал. Посмотрим, что будет ночью…
            В четвертом часу Сень наконец кончилась. Её сменила живописная овражно-холмистая местность, поросшая высокими стройными соснами и украшенная грудами величественных сиренево-голубых валунов. Обрывистый берег понизился. Теперь чтобы спуститься к реке, не нужно было долго ходить по испещрённому трещинами краю обрыва, опасаясь, что сорвешься в воду вместе с изрядным куском земли. Ещё через пару часов пути берег уплощился настолько, что стал напоминать заброшенный каменистый пляж. Река разлилась, течение угомонилось. Дзотто осмотрелся и скомандовал остановку.
            Молодые люди занялись валкой сосен, и в этот вечер барышням пришлось впервые готовить ужин самим. Только Кастор помог им развести огонь, да Юранд натаскал из реки рыбы. Всё остальное, включая потрошение и чистку, Марселла с Деей делали самостоятельно. Первый блин не оказался комом: уха удалась. Жирный, прозрачно-янтарный студень, в смущении разложенный стряпухами по тарелкам, после поднадоевших каш и перепёлок показался всем особенно вкусным. Барышень похвалили и еще засветло отослали отдыхать, доверив мыть миски и котелок Юранду.
            Засыпая, печальная Марселла слышала глухие удары топора, скрип и треск падающих деревьев. Эти звуки напоминали ей стоны умирающего неведомого существа. На душе скребли кошки, гадливое чувство, крепко поселившееся со вчерашнего вечера, не проходило. Деворская барышня была так ошарашена случившимся возле коровьего следа и открывшимся ей с новой стороны Дзотто, что не поделилась своими переживаниями даже с Деей. Без ущерба женскому самолюбию сделать это было невозможно, а для того чтобы продумать собственную версию событий, хотелось немного успокоиться. Марселле не осталось ничего другого, как перебирать в памяти все подробности происшедшего и уходить от вопросов кузины, объясняя скверное настроение усталостью и плохим самочувствием.

* * *


            Утро началось снегопадом. Проснувшись, Доменик выбрался вслед за Дзотто и Кастором из шатра и замер, завороженный необычной картиной. Солнце сияло в полную силу, но было холодно, а с небольшого кудрявого облачка, зависшего прямо у них над головой, наподобие мягкого лебединого пуха, плавно кружась, падали крупные хлопья снега. Сверкающий иней покрывал стенки шатра, с подветренной стороны от входа намело небольшой сугробчик.
            Дзотто, нагнувшись, скатал снежок и с тревогой, несовместимой с таким невинным занятием, перекинул его в руку Кастора, после чего тот удивлённо сказал: «Ого!»
            Летний снегопад не был для непредсказуемого Тарка редкостью. Не только жители этого края, но и Доменик знал, что таркийский летний снег лишь по виду можно назвать снегом. Он бывал не прохладнее воды, не таял, а скорее испарялся через несколько мгновений, словно роса, и не скатывался в снежок. Снег, сыпавший из облачка, не имел ничего общего с летним – он покрывал землю не отдельными белыми лоскутками, а бесконечным ледяным ковром, как тот, что выпадал в Тарке зимой.
             - Приехали, - выразил общее мнение Кастор, - Что ни утро, то новый сюрприз!
            А Дзотто зачерпнул ещё пригоршню, и будто не веря своим ощущениям, сперва смял холодное крошево в руке, а после растёр по лицу.
            - Первый раз такое вижу, - произнёс подошедший охотник. Невдалеке от шатра уже горел костер. Дея, как обычно, вставшая рано, помешивала в котелке вчерашнюю уху. На плечах барышни был накинут короткий, подбитый мехом плащ, голова повязана. Она с тревогой посматривала в сторону мужчин.
            - Когда я ночью сменил Кастора, - продолжал Юранд, - небо, оставалось ясным, ветер дул с юга, и не скажу, чтоб было холодно. Чудеса начались к рассвету: ветер не менялся, а над рекой собрался туман, сгустился, и на какое-то время все окуталось непроглядной влажной мглой, такой плотной, что я стал подумывать – не разбудить ли кого-нибудь еще, а затем пошел снег. За полчаса развиднелось, но к тому времени, как проснулась и вышла из шатра Дея, снега нанесло по щиколотку.
            - Ну, и что ты на это скажешь? - невесело поинтересовался у него Дзотто, - по-прежнему будешь уверять меня, что могущество оборотней преувеличенно людскими байками? Что растягивать дороги Волшебники не могут, что они неискусны, и вместо того, чтобы заколдовать Доменика, нападают на него, как обычные разбойники? Не обманываемся ли мы насчет их возможностей? Устроить в июне февральскую метель… Не считаешь же ты это новым миражом?
            Юранд покачал головой, показывая, что он так не считает, но не нашёл, что ответить, только поковырял белый покров мыском сапога.
            - Растягивать дороги и скидывать с неба снег – это разные вещи, - вместо охотника изрёк Кастор. - Дороги – они и зимой и летом дороги! А снег, что ж тут удивительного? Был дождь, похолодало – пошёл снег. Интересно вот только, река замерзнет?
            - Если и замёрзнет, то непременно оттает, причём именно тогда, когда наша кавалькада будет точно посередине, - с мрачным «оптимизмом» пообещал Дзотто и потом продолжил, уже без иронии, - поэтому позавтракаем и не взирая ни на что будем доделывать плот.
            Снегопада хватило ещё часов на двенадцать. Берег превратился в сверкающую белоснежную пустыню с волнистыми холмиками. Охристый купол шатра венчала пушистая снежная шапка. Вокруг его боковых полотнищ надуло высокие сугробы. Река, конечно, не замёрзла, но вода в ней стала ледяной, словно в роднике. Напоследок снежное облачко точно чихнуло, выплюнув из себя остатки колючей морозной пыли, и исчезло с небосвода. К восьми плот был довязан, а ладони молодых людей украсились свежими мозолями.
            Пока перекусили, прошло ещё некоторое время, и тогда неожиданно встал вопрос: переправляться сейчас, с риском задержаться до ночи, или отложить всё на завтра?
            Против последнего активно возражал Дзотто.
            Он стоял в стороне от огня, налетающий ветер колыхал длинные, пустые рукава темно-фиолетового джорне, изо рта, когда он говорил, шёл пар.
            - Ночью снова пойдёт дождь, или начнётся извержение вулкана, или случится что-нибудь ещё. Даже Кастор заметил, что все сюрпризы нас поджидают с утра. Как будто за ночь у оборотней рождаются новые идеи, или они восстанавливают потраченные за день силы для новых гнусностей. Не переправься мы сейчас, завтра появится какое-то новое обстоятельство.
            - Завтра будет весь день впереди, - возразил Юранд, - а сейчас добрый час уйдёт на то, чтобы Кастору переплыть реку и перетянуть канат для переправы. За это время начнёт смеркаться. Даже если всё пройдёт гладко, переправляться придётся в темноте. Я за то, чтобы отложить переправу до утра.
            - Кто нибудь ещё думает так же?
            Кастор пошевелился:
            - Если интересует моё мнение, то я не хочу плыть сейчас. Вода ужас до чего холодная, а если и впрямь у вас тут чего приключится, то мне остаться одному, мокрому и голому, на том берегу на всю ночь - совсем не в радость.
            Дзотто перевёл выжидательный взгляд на Доменика.
            Доменик знал, что спорить с Дзотто бесполезно. Андзолетто не отличался сговорчивостью и способностью легко менять принятые решения. Напротив, упорство, с каким он добивался поставленной цели, было под стать тому пренебрежению, с которым он относился к трудностям, встречающимся на его пути. И тем не менее, Доменик решил сказать, что думает:
            - Юранд и Кастор говорят разумные вещи, - сдержанно произнёс он, - я согласен с ними: переправа на ночь глядя – не лучшая затея. Я не вижу особенных причин торопиться.
            - Серьёзно? - нагло и весело изумился Дзотто. - Мы, оказывается, уже никуда не торопимся? Потерять лишний день на переправу нам сущие пустяки?
            - Почему целый день? - встрял Кастор.
            - Потому что если ты будешь думать не о своей мокрой заднице, - крутанулся в его сторону Дзотто, - то поймёшь, что после переправы всем, а не одному тебе, придётся сохнуть. Если мы переправимся сегодня, за ночь мы успеем отдохнуть и высушиться. А если завтра, то мы не сможем спрыгнуть с плота и сразу отправиться в путь, а провозимся ещё до вечера и потеряем уже второй день, не говоря о том, что к утру вурдалак знает что может случиться! - он вернулся к костру, но не сел в общий круг, а подошёл ближе к огню и протянул вперёд озябшие без рукавов руки. Оранжевые отсветы заплясали на его горбоносом нахмуренном лице. Не мигая, он несколько секунд наблюдал за летящими вверх искрами, а потом продолжил отнюдь не успокоенным тоном:
            - Весь этот трёп происходит оттого, что мы заранее не решили, чей голос будет совещательным, а кто будет принимать решения. Это замечательно, что у меня есть сведущие друзья, так благородно согласившиеся мне помочь, но эти много о себе думающие умники, кажется, забыли, что мне не десять лет и кое-какие вопросы я способен решить без их участия! - Дзотто, развернувшись к таркийцам, неприязненно смотрел на одного из них в ожидании возражений.
            Юранд и Кастор молчали. Молчал и Доменик.
            Около месяца провёл он в компании трех друзей, но не перестал удивляться их непохожести и не cмог привыкнуть к тому, как часто вспыхивали меж ними разногласия. Без видимой арнийцу причины или по пустяковому поводу Дзотто заводился, и его раздражение выплескивалось на одного из спутников. В последнее время попавшим под горячую руку чаще оказывался Юранд.
            Эта ситуация начинала здорово беспокоить Доменика.
            Во-первых, ему самому всё больше нравился охотник: его доброжелательность и серьёзность, а пожалуй, что и твёрдость, которая всё явственней угадывалась за наружной лёгкостью и покладистостью улыбчивого, обаятельного юноши. А во-вторых, Доменик понимал: отправляться в дорогу и везти с собой воз старых обид… это добром не кончится. А то, что причина непростых отношений скрывается в прошлом, не вызывало у него сомнений: когда-то Юранд оказался удачливей старшего товарища и тем досадил гордецу Дзотто. Чем? Арниец был не мастер строить догадки, но как бы не были глубоки корни конфликта, молодые побеги зеленели и временами покрывались пышными цветами, любоваться на которые приходилось всей компании. Пустошь и тьма!
            - Десять дней, - меж тем вновь заговорил Андзолетто, - десять дней пути, охотник, я слышу твои возражения по любому поводу. То ты уверен, что проехать напрямик невозможно, и мы делаем круг, то тебе мерещится попутчик, и ты уговариваешь меня отпустить тебя в лес одного. А теперь ты опять лезешь со своими советами. Юранд, мы не застряли в непроходимом болоте, не заплутали в лесу, не так ли? Мы не угодили в переплёт, выход из которого действительно знаешь лучше ты. Тебе не кажется, что переправа – это та проблема, с которой я могу разобраться и без твоих подсказок?
            - Нет.
            Юранд сказал то самое слово, которое применительно к себе Андзолетто терпеть не мог. Доменик внутренне напрягся. Лицо Дзотто вспыхнуло, но прежде чем нужные слова пришли ему на язык, охотник продолжил:
            - Нет, - упрямо, но без вызова повторил он, по-видимому, мало смущённый отповедью Дзотто, - ты часто увлекаешься и не видишь очевидного. И напрасно ты обзываешь меня умником, - охотник помедлил, задумчиво созерцая набухшую водяную мозоль под средним пальцем. - Если я буду чувствовать опасность и молчать – как это будет называться?
            Дзотто обезоруженно моргнул и проглотил готовую сорваться с уст фразу.
            - Нет, я от этого умника с ума сойду, - проворчал он и, сев к костру, некоторое время ломал в руках мелкие веточки и подбрасывал их в огонь.
            Доменик поймал взгляд Юранда и невольно, как-то само собой так вышло, сочувственно улыбнулся.
            - Шутки шутками, - произнес Дзотто погодя, окончательно остыв, - а надо что-то решать. Я выслушал ваши соображения, но поступлю так, как считаю правильным сам. В конце концов, должен быть только один человек, который будет принимать решения и отвечать за них, чтобы потом не пришлось искать виноватого и вспоминать, чьего именно мнения мы послушались перед очередным промахом. Я готов взять на себя ответственность, поступить вопреки мнению большинства и готов впоследствии ответить за всё. Моё решение таково: переправляться будем сегодня. Сейчас.
            Андзолетто снова поднялся, показывая, что на сей раз разговор окончен, и больше мнения остальных его не интересуют. Однако его взгляд случайно встретился с глазами Кастора, и Дзотто счёл нужным добавить: - Есть только одно возражение, которое я принял бы во внимание, но которое сейчас не прозвучало. Это – усталость или болезнь Кастора, короче, его неуверенность в том, что он может переплыть холодную реку и перетащить трос, - Дзотто выдержал красноречивую паузу и закончил, - но тогда я бы поплыл сам.
            - Да переплыву я, - возмущённо уцепился за отбираемые лавры Кастор и гордо выпятил грудь перед понурой и не глядящей на него Марселлой.
            Через минуту лагерь превратился в разворошенный муравейник. Недавно белоснежный берег, теперь исхоженный вдоль и поперёк, закиданный щепками и отрубленными сучьями, с еще дымящимся в центре всего костровищем, напоминал несвежую скатерть со следами былого пира и остатками неубранных блюд. Все суетились: сворачивали шатёр, укладывали последние пожитки, сновали по берегу, обмениваясь опасениями по поводу погоды и предстоящей холодной ночи. Если теперь и вспыхивали споры, то они касались только способа переправы. Разговор в основном вёлся вокруг необходимости страхующего троса, и соответственно, необходимости заплыва Кастора.
            В итоге Дзотто ещё раз осмотрел высокий плот, своими внушительными размерами напоминающий небольшой остров, реку, обманчиво мирную у берегов и опасно стремительную на стрежне и решил: без страхующего троса не обойтись. Как бы не хотелось этого избежать, а ничего не поделаешь – Кастору придется переплыть реку и перетянуть на тот берег конец крепкой верёвки, сплетенной из волокон каэрдового дерева. Другой конец веревки они прикрепят к плоту и спустятся по течению на длину мотка. Как только длина выйдет, река сама прибьёт их к нужному берегу.
            - Веревка необходима, - солидно подтвердил Кастор, отвечая на вопрос Деи. - Если плот не будет притягиваться к другому берегу хоть чем-то, например веревкой, он сам не сможет пересечь реку и причалить в нужном нам месте.
            - А шесты? - снова робко спросила Дея, - не помогут?
            - На середине реки так глубоко, что шесты не достанут до дна, - снисходительно пояснил Кастор, - да и плот тяжел – такую махину сложно направлять одними шестами, её попросту снесет далеко вниз. Конечно, где-нибудь плот да прибьет, но мы не можем отдаваться на волю случая, тем более, ниже по течению камни. Мы не станем рисковать, - важно закончил он, и в который раз кинул взгляд на Марселлу. Та все ещё пребывала в печально-подавленном настроении: самоотверженность таркийца её не впечатляла, а переправа, судя по всему, страшила.
            Кастор разочарованно опустил глаза и прислушался к разговору друзей, обсуждавших, как поступить с лошадьми и поклажей: перепуганные животные на сильно груженом плоту могли повести себя непредсказуемо. Посовещавшись, решили не ставить лошадей в загон, как собирались сделать прежде. Дзотто предложил уложить животных в центре плота, как обычную поклажу, предварительно замотав им морды мешками, пропитанными отваром бледной актиностеммы, засушенные цветы и листья которой они везли с собой на крайний случай. От запаха отвара лошади впадут в похожий на опьянение сон и уж точно никуда не денутся. Крайним этот вариант считали потому, что запах цветов был небезопасным и при неверной дозе мог сказаться на зрении лошадей. Но иного выхода не оставалось.
            - Плохо ещё одно, - задумчиво подытожил обсуждение Юранд, - если плот потерпит крушение, эта предосторожность дорого нам обойдётся: скорее всего, одурманенные лошади погибнут.
            - Если плот потерпит крушение, - назидательным, будто бы скучающим, а на самом деле желчным тоном протянул Дзотто, - нам придётся думать не о лошадях.
            - Если плот потерпит крушение, - с удивлением возразил неугомонный умник, - с помощью лошадей всем было бы значительно проще добраться до берега.
            Дзотто беззвучно ругнулся, а вслух повторил:
            - Нет, я точно сойду от тебя с ума, - однако, прозвучало это куда менее дружелюбно, чем в первый раз. Не добавив ни слова, он направился к Кастору, который ждал его, чтоб закрепить на перевязи верёвку.
            Вскоре Кастор уже стоял на берегу в одних штанах и, слегка ежась от резких порывов ветра, переступал на осевшем, подтаявшем снегу босыми ногами. Вид у него был решительный. Через широкое загорелое плечо был перекинут кожаный ремень перевязи. За него скользящей, не стесняющей движения петлёй, была зацеплена крепкая, шелковистая бечёвка, свободный конец которой, после переправы Кастора, собирались привязать уже к прочной и тяжёлой каэрдовой верёвке, на которой хотели спускать плот. Конец этой верёвки Кастор должен был перетянуть на тот берег вручную.
            Дзотто напутственно похлопал Кастора по покрытой мурашками спине и сказал:
            - Давай. Мы попробуем управиться побыстрей.
            - Да уж, поторопитесь, - кивнул Кастор, стараясь не стучать зубами. - Поторопитесь, а то я точно околею там от голода, - добавил он и вступил в ледяную реку. Когда вода дошла ему до пояса, Кастор, издав какое-то сдавленное «бррр», окунулся целиком, как в прорубь. Свинцовая синь волны сомкнулась над ним и, плавно качнувшись, разошлась в стороны.
            Предполагалось, что пока Кастор будет плыть, они перетащат и закрепят на плоту последние пожитки и начнут устраивать лошадей, однако, естественно, пожитки и лошади были забыты, и взоры всех приковались к темнеющей над водой голове.
            Кастор плыл легко – увидев это, Доменик слегка успокоился. Он и сам неплохо плавал, несмотря на то, что провёл юность вдали от крупных рек. Но Кастор был пловец отменный, и кабы не внезапный холод, эта река не представляла бы для него серьёзного препятствия. Кудрявая голова таркийца покачивалась на волнах, медленно удаляясь и постепенно смещаясь по течению вправо. Напряжённо следя за пловцом, они, чтобы не упускать его из вида, брели по пустынному берегу вслед за ним. Время тянулось медленно. Особенно это стало чувствоваться, когда голова Кастора словно замерла на середине реки и больше не продвигалась вперёд, а только настойчиво продолжала смещаться вправо.
            - Течение всё же сильное… - сухо, без выражения, а на самом деле скрывая волнение, обронил Дзотто.
            - …да, - так же сдержанно согласился Юранд и серьёзно прибавил: - Кастор добрался до стрежня…
            - … только бы бечевку не зацепило…
            - …и не вышла бы длина …
            Дзотто взвесил на руке разматывающийся моток. Скользкие петли спадали одна за другой и юркой змеей убегали в волны.
            - …и верно, - кивнул он, - подгони-ка лошадь, поеду вдоль берега следом, мало ли что…
            Юранд повернул в сторону лагеря и не удержался – вскрикнул.
            Доменик оглянулся следом и сам едва сдержал возглас – изумления? Ужаса! Их плот, как большая, отколовшаяся от берега льдина, был смыт волной и теперь явно собирался отправиться в свободное плавание! Дружный, оглушающий визг обоих барышень подстегнул молодых людей. Они рванули назад по берегу, не понимая, как такое могло случиться и надеясь только на то, что тяжёлый плот ещё не подхвачен течением.
            Швартующая верёвка была перерублена – это первое, что они увидели, подбежав, второе – то, что над отплывающим плотом полупрозрачной студенистой медузой зависло нечто, которое при их появлении тут же взметнулось ввысь. Задерживать на нём внимание было недосуг: за секунды, понадобившиеся им, чтобы вернуться к месту стоянки, неуправляемая бревенчатая махина оказалась ниже их по течению и медленно, но верно удалялась от берега.
            - Шестами не удержать! - Дзотто кинулся к вещам, поверх которых лежал приготовленный моток каэрдовой веревки.
            - Этот слишком тяжёл! - Юранд выхватил у него моток и, вытряхнув наземь содержимое мешка, подал Дзотто другой, меньшего размера. Дзотто безоговорочно дал перекинуть его себе через голову и, стащив сапоги, стремглав бросился к лошади. Двое таркийцев действовали столь быстро и слаженно, что Доменик, на какой-то момент оцепеневший от неожиданности, почувствовал себя не у дел.
            - Что стоишь! - Юранд сунул ему в руки несколько заранее заготовленных шестов. - Догоняй плот по суше!
            Дзотто уже скакал по берегу. Обогнав плот, он бросил лошадь и ринулся в реку наперерез «беглецу». Доменик, погоняя заартачившуюся кобылу, продолжал скакать, не сводя с брата глаз. Он видел, как плот проплыл в арре от запаздывающего Дзотто и тот, отмахиваясь ритмичными ровными саженками, пытался настичь его. Нагнал и, уцепившись за массивные брёвна, перевалился на мокрую древесину.
            Тут же Юранд осадил коня и, спешившись, что-то крикнул. Доменик не расслышал, но ему уже не требовались пояснения. Он почувствовал ритм погони и знал собственное место в ней. Сейчас Дзотто закрепит веревку за скобы плота и перекинет моток на берег, а их задача успеть поднять свободный конец и замотать вокруг дерева раньше, чем выйдет длина и стремительно несущейся плот вырвет веревку из их рук.
            Времени хватило едва-едва. Моток плюхнулся в воду, не долетев до берега. Пока Доменик выловил его, плот уплыл вперед. Еще несколько секунд на то, чтобы пробежать необходимые арры в сторону от реки до ближайшего дерева – и веревка почти на исходе: как живая, она ускользала из рук Доменика, когда он, продираясь сквозь кусты малины, обматывал ее вокруг соснового ствола. Последний узел – и почти одновременно сильнейший рывок, веревка резко натянулась, чуть не пережав им с Юрандом пальцы, и пружинисто загудела, сдерживая сопротивляющийся течению плот.
            Взмыленные, раскрасневшиеся от погони, они взглянули друг на друга, и Доменик понял: подумали они об одном и том же: что, если оборотень вновь перерубит трос? Но ни один, ни другой не сказал об этом, они просто обернулись и вместе посмотрели на реку. Дзотто, стоя на плоту, махал рукой. Мелькала в волнах голова Кастора, и обе перепуганные барышни с доверенным им мотком от перетягиваемой таркийцем бечевки спешили вдоль берега. Благодаря погоне, Кастор и девушки оказались теперь не ниже, а чуть-чуть выше их по течению.
            - Ну ты глянь, - понаблюдав за рекой, в досаде выдохнул Юранд, - течение отбивает плот от берега! - он рукой откинул от глаз прядь волос, и Доменик заметил оставшийся на лбу красный мазок. Мозоли на ладонях таркийца были сорваны веревкой и кровоточили. Охотник продолжал: - Нам с тобой плот не вытянуть, сопротивление воды слишком сильное. Один с шестами должен плыть к Дзотто и подтолкнуть плот с воды, а другой потихоньку выбирать, укорачивать веревку, как только она будет ослабевать.
            - Тогда плыви ты, у меня руки целы, - предложил Доменик.
            Охотник согласился.
            Наконец, все было закончено: плот, присмирев, закачался на волнах глубокой, но тихой заводи. Когда Дея и Марселла подошли к молодым людям, те еще возились в ледяной воде, выталкивая бревенчатую махину на берег.
            Пустошь и тьма! Всё приходилось делать заново: Дзотто с Домеником принялись готовить сходни, а Юранд отъехал к прежнему месту стоянки, чтобы подогнать лошадей и привезти брошенную поклажу. Дея и Марселла продолжали наблюдать за Кастором. Таркиец ещё не достиг суши, но плыл ровно и уверенно. Опасная быстрая стремнина осталась позади, и течение само несло Кастора к берегу.
            «Ещё немного, ещё самую малость», - временами поднимая голову и бросая взгляд в сторону реки, говорил себе Доменик теперь совершенно по-новому, всем телом, коченеющим в набрякшей мокрой одежде, ощущая ломящую студёность воды и внутренне поражаясь недюжинной силе и выносливости Кастора. Скрюченные холодом пальцы Доменика отказывались слушаться и не могли просунуть конец верёвки в петлю. Озноб усиливался нервным напряжением, которое никак не отпускало обычно невозмутимого арнийца, несмотря на удачно завершившуюся погоню. Ощущение опасности нарастало, но Доменик по-прежнему старался не думать о худшем.
            Испуганный, звонкий вскрик Деи – как удар палкой по затылку! Доменик, помертвев, развернулся, ожидая, что на этот раз что-то непоправимо страшное случилось с сестрой, но увидел, что обе девушки указывают руками на реку.
            Головы Кастора на поверхности не было.
            Взгляд Доменика испуганной птицей заметался над водой и… ничего. Река беспокойно катила свои тяжёлые волны, и между ней и темнеющим фиалковым небом не было ни души.
            - Свело, - глухо охнул рядом Дзотто и, распрямившись, замер на месте. Вода ручьями бежала с его мокрого джорне, капала с концов сырых, прилизанных волос. Отчаяние и боль, но больше всего яростное нежелание смириться с поражением читались в его глазах, подсиненные холодом губы складывались в жалкую, несвойственную волевому лицу гримасу.
            И тогда, точно подчиняясь этому немому приказу восстать из мёртвых, Кастор вынырнул на поверхность.
            Его голова закачалась, задёргалась в волнах, как поплавок, настойчиво увлекаемый крупной рыбиной под воду; а потом, поднимая вокруг себя неестественные фонтаны брызг, взметнулась вверх его рука, затем вторая, потом весь он ровно до половины резко вскинулся над водой, плюхнулся вниз, и тут стало понятно, что его не свело.
            То самое, полупрозрачное и студенистое, что висело в воздухе над их плотом, теперь напало на беззащитного в воде Кастора.
            Они стояли, обмерев. Мокрые, продрогшие, беспомощные. Ветер доносил до их ушей хриплые вскрики друга и торжествующий визг злобного существа, а они стояли. Стояли! Не в силах ничего поделать, они обреченно прислушивались к долетающим с реки звукам и наблюдали за сумасшедшим поединком, участников которого едва различали в сгустившейся мгле. Один был полупрозрачен, другой почти целиком скрыт от них водой, но, судя по крикам, борьба продолжалась: лишь голос Кастора доносился всё тише, и всё реже мелькала в волнах его тёмная голова.
            Сознание собственной бездеятельности навалилось и раздавило. Рука Дзотто сжалась в бессильный кулак, пальцы Доменика впились в рукоять бесполезного меча. Казалось, это конец, и разве что чудо может спасти их окоченевшего, полузахлебнувшегося друга. Но в чудеса Доменик не верил, и опустил глаза. И вдруг чудо случилось – короткий свист сорвавшейся стрелы рассёк воздух рядом с ухом арнийца, и прежде, чем он успел понять, что произошло, стрела достигла своей цели. Ещё звенела где-то за спиной тетива большого таркийского лука, а торжествующий хохот невидимки сменился жалобным, возмущённым рёвом. Одновременно с ним – будто сам вопль вдруг приобрёл видимые очертания – над головой вынырнувшего Кастора в воздухе сгустилось бурое невразумительное пятно, и не прекращая утробных стенаний, понеслось прочь.
            Потрясенный Доменик обернулся, чтобы взглянуть на чудо в лице неизвестно когда вернувшегося Юранда. Опершись на лук и по-детски привстав на мыски, тот напряженно всматривался в бултыхающегося в волнах Кастора. Физиономия молодого лучника отсвечивала зеленоватым под цвет его собственному изумрудному джорне, острый подбородок слегка прыгал от холода.
            - Превосходный выстрел, охотник, - пробормотал потрясённый Доменик, понимая, что глупо даже спрашивать, как Юранд отважился стрелять по невидимой цели на таком расстоянии и практически при встречном ветре, не побоявшись задеть Кастора. Видимо, это и был тот высокий класс мастерства, за который юноша получил своё прозвище. Никогда ничего подобного Доменику видеть не доводилось. Взгляд оглянувшегося Дзотто – впервые за этот длинный день – выразил если не восхищение, то горячую признательность. Только обе барышни не враз поняли, что случилось, и взволнованно заговорили меж собой, испуганно задирая кверху головы в меховых капюшонах и не обращая внимания на стрелка.
            Минуты через четыре Кастор выбрался на берег. Маленьким, трогательно-жалким кузнечиком он заскакал вдоль реки, видимо, пытаясь согреться, но, обессилев, присел, сжался и исчез, растворился в унылом пейзаже – только ветер зло лохматил свинцовые волны, да раскачивался припорошенный снегом молодой камыш.
            - Хорошо, что Кастор был близко к берегу, когда на него напали, - Андзолетто, качнувшись, пнул ногой бревна плота. Не поворачивая головы, словно не желая встречаться с Домеником взглядом, прибавил: - оборотень наваливался на него сверху, Кастор уходил под воду, но, верно, там было уже не очень глубоко. Он отталкивался ногами ото дна и выныривал, чтоб вдохнуть. Ему повезло, если б там было глубже – у него не осталось бы шансов.
            - Если мы ещё чуть-чуть постоим, ему может повезти ещё больше, - встрял в разговор дрожащий, как лист на ветру, Юранд, - у Кастора появится отличный шанс превратиться в сосульку. Да и у нас тоже. Давай, Дзотто, раз взялся – командуй, что ли.
            Дзотто будто очнулся:
            - Сходни почти готовы, их доделаем мы с Домеником, ты подготовь лошадей и дай знак Кастору, чтоб перетягивал трос. Кстати, у Кастора огниво, так что он-то не замерзнет. А нам перво-наперво, - Дзотто отвёл в сторону руку, а другой сжал широкий рукав джорне, из которого тут же ручьём побежала вода, - нам нужно хотя бы выжать одежду – развязывать тюки и искать в них сухие вещи некогда. Надеюсь, твой выстрел на какое-то время избавил нас от неуемной «заботы» Рогоносца, - последние слова прозвучали не слишком уверенно.
            Продрогшие мужчины, не обращая внимания на стоящих неподалёку девиц, дружно принялись стаскивать с себя мокрую одежду. Всю. Когда под ноги полетели сапоги, джорне и рубашки, барышни, ещё не опомнившиеся от последних событий, наивно пялились на молодые, красивые тела, но когда до них вдруг дошло, что сеньоры вот-вот расстанутся и со штанами, обеим стало страх до чего конфузно. Опамятовались и крутанулись, как по команде, даже глаза зажмурили. Стояли красные, сопели и прислушивались к доносящимся междометьям и словечкам.
            Вот встряхивают что-то на ветру, вот выжимают. Это «ллссс» сквозь зубы вероятно означает, что кто-то вновь натягивает на себя одежду, всё равно мокрую и холодную. Затем поминание вурдалаков знакомым, но непривычно осипшим, как у молодого петуха, голосом – и ответное хриплое домениковское «Пустошь и тьма!»
            - О Небеса, как же холодно! - это снова Юранд.
            - Нечего было шастать по берегу, - это, конечно же, Дзотто, - …о-о-о, какое холодное… сидел бы у плота с лошадьми, как договаривались – были бы сейчас все сухие.
            Дальше смущенно, опять Юранд:
            - Все ш-шастали, и я ш-шастал.
            - Тебя оставили заниматься с лошадьми! Какого лешего ты ушел?!
            - …умм...
            И вновь Дзотто, почти раздражённо:
            - Чего уж теперь… но виноват, охотник, ты!
            - Ну, я… - и следом, приглушённо: - чхи!
            - Чем огрызаться, - снова Дзотто, - займись лучше отваром для лошадей, потому что…
            - Да ладно, Дзотто, - это вмешался Доменик. Смачно хлюпнул мокрый, натягиваемый на ногу, сапог, раздалось кряхтенье, а затем голос Доменика продолжил, - неизвестно, чем бы все кончилось, останься Юранд у плота. И в конце концов, это он выручил Кастора, пока мы стояли, как два барана.
            Все замолкли, продолжая чавкать сапогами. Дея поглубже засунула зябнущие руки под меховой плащ и почувствовала, как в неосознанной улыбке дрогнули губы. Осознала секундой позже: последнее время ей частенько казалось, что кузен сердит на охотника, но она, как ни старалась, не могла найти причины – сейчас брат заступился за Юранда, и в ответ в груди разлилось теплое, радостное чувство. Даже кузен показался не таким злюкой.
            Однако, тут Дзотто вновь помянул Пустошь и вурдалаков и вдруг сморозил такое, что Марселла громко икнула, а сама Дея не удержалась и обернулась.
            - А Дею с Марселлой, - заявил он озабоченно, - надо тоже раздеть.
            - Это ещё зачем? - Доменик удивленно распрямился, перестав терзать непослушный не налезающий сапог. - Они же не намокли?
            - Ну, в смысле не совсем раздеть, - поправился Дзотто, - но им необходимо раздеться до сорочек, а чтобы не замёрзнуть, пусть накинут сверху плащи. Если при переправе кто-то из них случайно упадёт в воду – в таком тяжёлом платье сразу пойдёт ко дну. И ахнуть не успеем, не то что выловить.
            - А я хорошо плаваю, - вырвалось у Деи, но она тут же смолкла под строгим взглядом Доменика.
            - Ты хорошо плаваешь в озере в теплой воде, - Доменик явно согласился с предложением брата.
            Так что, хочешь не хочешь, а пришлось раздеваться.
            Пока Дзотто с Домеником управились со сходнями, а Юранд занимался лошадьми, обе барышни переоделись, как им велели. За это время окончательно стемнело. Полоска противоположного берега потонула в черных объятьях ночи, и маленький огонек разведенного Кастором костра упавшей звездой плавал в воде, в то время как настоящие звезды были блёклыми и едва мерцали. Луна светила скупо.
            Охотник потянул носом влажный, идущий от реки воздух и произнёс задумчиво:
            - Ветер меняется и несет тепло из джунглей Арно. Завтра будет туман.
            - Скорей бы потеплело, - вздохнула сидящая невдалеке Марселла и добавила недовольно, - никак не привыкну, что в вашем Тарке так быстро меняется погода!
            - Это не в Тарке быстро меняется погода, - веско поправил её Юранд, устраивая последнюю лошадь, - это в последнее время в Тарке быстро меняется погода, и ещё неизвестно, что ждёт нас в Арно.
            - Еще неизвестно, что нас ждет при переправе! - мрачно поддакнула Марселла. - Вот вернется эта прозрачная пакость, перерубит нашу веревку, и нас понесет прям в эти ваши пороги! И мы разобьемся… и утонем…
            Юранд оторвался от своего дела и посмотрел на девушку. По его печальному долгому взгляду Дея вдруг поняла: только что пришедшее в голову Марселлы опасение давно заботит всех троих мужчин, но они молчат, просто чтобы не пугать ее и кузину.
            - У нас нет другого выхода, кроме как закончить начатое, - обронил, помолчав, охотник. - Есть пути, по которым можно идти только вперед… как по ветхому висячему мосту над пропастью. Раз решился и ступил, оглядываться нельзя. Кастор ждет нас… Не волнуйтесь, - закончил твёрдо и уверенно, - все будет хорошо, - он поднялся с колен и осмотрел своё «творение».
            Одурманенные резким запахом отвара кони лежали на плоту среди вещей, вздрагивали, но не предпринимали попыток встать, лишь временами поднимали вверх гибкие шеи с чуднО замотанными головами. Все вместе они напоминали Дее огромного многоголового дракона, прилегшего отдохнуть. Она, рассматривая, обошла плот, а охотник, будто в свою очередь прочтя её мысли, произнёс:
            - Ну и чудовище получилось. Вот так рождаются легенды. Какой-нибудь случайный путник увидит нашу переправу и станет уверять всех, что видел, как из реки вынырнул дракон о семи головах. Будем надеяться, - усмехнулся он напоследок, - что оборотни тоже испугаются.
            Дея улыбнулась – речи таркийца напомнили ей слова, которыми Доменик успокаивал ее, маленькую, перед сном: «Не бойся, - говорил брат, - страшные буки живут далеко, в Тарке, на Красной скале, они не придут к тебе».
            - Да… - протянула она вслух, - страшная бука испугалась стрел, улетела на Красную скалу и больше не вернётся, - сказала, и тут же пожалела об этом, заметив кислое выражение на лице Марселлы и изумлённо-обескураженное на лице Юранда. Марселла сдержала рвущиеся с языка слова, но Дея и так поняла, что хотела сказать кузина, и ей стало неловко, что она показала себя перед Юрандом таким ребенком.
            В полной темноте плот был спущен на воду. Доменик перенёс на него Марселлу, которая, едва поняв, что подобную услугу ей собирается оказать Дзотто, тут же во всеуслышанье заявила, что ни за что на свете не позволит хватать себя руками разным таркийцам, и так крепко обхватила шею Доменика, будто собиралась его задушить. Ужасный таркиец навязываться не стал, перенёс Дею и осторожно поставил её на скользкие, сильно притопленные брёвна.
            Как только Дзотто расцепил руки, Дее сделалось жутко не по себе. Плот проваливался из-под ног, а полоска берега перестала быть горизонтальной и начала качаться то в одну сторону, то в другую. Голова закружилась, и Дея крепче ухватилась за влажный рукав кузена, боясь остаться на этом подскакивающем «полу» без опоры.
            - Сядь рядом с лошадьми, держись за веревки и смотри вверх, - посоветовал Дзотто, а сам пристроился невдалеке с шестом в руках.
            А дальше была только ночь, только плеск окружавший их чёрной, тяжёлой, будто маслянистой воды, только свежий запах сырого, совсем не такого, как на берегу, речного ветра; россыпь брызг, летящих с шестов в лицо, и настораживающий скрип стягивающих брёвна верёвок. Звездочка костра скрылась за камнями, а они плыли куда-то сквозь промозглую черноту ночи. Дее казалось, что никакой веревки нет, и плот их, подхваченный течением, будет вечно нестись так навстречу неизвестной судьбе, когда голос Дзотто вторгся в нереальность происходящего.
            - Держитесь, трос на исходе, сейчас будет толчок, - его холодная мокрая рука нырнула под её меховую накидку и крепко обвилась вокруг талии. В тот же миг что-то дёрнуло плот, он, как живой, весь содрогнулся и заспорил с рекой, бортом разрезая и вспенивая волны…
            И вновь у Деи возникло чувство нереальности происходящего. Но теперь они не неслись куда-то в неизвестность, а напротив, как плотина, стояли посреди реки и не трогались с места. Дея не ощущала ни малейшего движения, кроме ставшего привычным покачивания, и потому очень удивилась, когда плот неожиданно ткнулся левым бортом в песок берега и радостный голос Кастора сказал из темноты:
            - Слава Небесам! Добрались.


            Содержание :: Обсудить в форуме :: Иллюстрации :: След.глава

Переправа
Схема переправы

Невия
Карта Невии с маршрутом

                      


Данный текст принадлежит Вастепелев и К* ©.
Бездоговорное использование текста и его частей: воспроизведение, переработка (переделка) и распространение без указания авторства и ссылки на источник, запрещается.