Утерянная сказка
(последняя сказка для взрослых, ещё не переставших считать себя детьми)

ЧАСТЬ I

Тарк.


Глава 18
В которой Доменик оказывается перед выбором

           
             Бледное, кротко-голубиное мертвое лицо капитана Пита плыло у Доменика перед глазами. Трава, обильно залитая темной кровью убитых солдат. Сладкий дух молодой крапивы мешается с тяжелым запахом искромсанных тел. Офицер, поминутно сплевывающий сквозь зубы… и кованый бубенчик, принесенный неизвестным на постоялый двор гостиницы…
            Дея рассказывала быстро, захлебывалась словами. Она ломала тонкие пальцы, то опускала, то вскидывала тревожно блещущие глаза. Он поспешно одевался, отворачивая от сестры голову, чтобы скрыть нарастающее, граничащее с ужасом беспокойство. До слуха доносились обрывки фраз Дзотто, что-то говорящего Кастору. Разбуженная поднявшейся суматохой Марселла сидела в разворошенных одеялах, не поправляя сползшую с округлого плеча сорочку.
            - Что вы будете делать? - Дея нетерпеливо протягивала Доменику сапоги и перевязь.
            Он не знал, что отвечать. Грудь стеснялась недобрым предчувствием. Проклятье! Зачем охотник побежал догонять Морха?! Зачем?! Как глупо!!! Доменик до боли стискивал зубы, зная за собой вину: он рассказал об учиненной на дороге расправе над наемниками одному Дзотто! Пустошь и тьма! Почему он не рассказал всем? А теперь было слишком поздно…
            К реке они спустились бегом, на секунду замерли, оглядываясь и прислушиваясь. От тишины звенело в ушах. Туман, отступив к таркийскому берегу, уползал в лес. Могучая река спала: вчерашнего течения почти не чувствовалось, не плескалась рыба, не пускала по воде расходящихся кругов. В бирюзовой зеркальной глади плыли перистые, подсвеченные розовым светом облака. Беззвучно трепетали под легким ветерком шелковистые метелочки, опушившие верхушки камыша.
            - Туда! - Дзотто, приметив описанный Деей валун, махнул рукой в сторону камышовой чащи, и братья ломанулись сквозь гущу непослушных стеблей. Сразу будто оглохли, перестав различать иные звуки кроме звучного громыханья жестких листьев. Оставленный охотником след угадывался едва-едва, зато место, где его путь пересекся с путем прошедшего ранее Морха, увидели сразу: широкая спина последнего оставила за собой настоящую просеку. Побежали уверенней, но камыши внезапно кончились, и дорожка следов, перечеркнув песочную часть пляжа, оборвалась, уткнувшись в каменистую твердь поднимающегося плато. Дальше до самой насыпи арнийского тракта отпечатков ног было не разглядеть, а нагромождения камней и густые кусты стланника мешали просмотреть местность далеко вперед.
            С отчаянья Дзотто коротко, по-звериному рыкнул:
            - Вурдалака мне в печенку! Куда дальше?! Эх, ты не представляешь, насколько всё скверно: Юранд прекрасный лучник, но он слабый фехтовальщик! Хоть разорвись теперь! - Андзолетто упрямо мотнул головой и вдруг насторожился и поднял вверх кисть, призывая прислушаться. Ветер донес похожий на свист звук. Так могла кричать птица, но это мог свистеть и Кастор, подающий сигнал. Характерный свист повторился, и сомнений не осталось – охотник вернулся на стоянку.
            Оказалось, Дея немного напутала, Юранд не собирался догонять Морха, он хотел лишь незаметно проследить за ним до тракта: очень странной показалась охотнику повторная встреча, слишком жуткое впечатление произвёл неожиданный попутчик. Сделав круг, Юранд вернулся к шатру, разминувшись на пути с друзьями. Андзолетто был так рад видеть охотника целым и невредимым, что не стал выговаривать ему за самовольную вылазку, лишь задал пару вопросов, желая убедиться, что перед ним друг, а не оборотень. Затем вопросы посыпались на таркийца градом, он едва успевал отвечать:
            - Значит, ты думаешь, это Морх преследовал нас последние дни?
            - Не знаю, но совпадение выбранной дороги или лучше сказать бездорожья…
            - И правда, что он переплыл реку, не снимая одежды и сапог?
            - Правда.
            - Так и шёл, не отжавшись?
            - Так и шёл.
            - И куда он шёл?
            - Выбрался на тракт и двинулся туда же, куда направляемся мы – к арнийскому перевалу!
            - Один?
            - Один.
            - А лошадь?
            - Нне знаю… не было лошади.
            - А почему ты решил, что он двинулся именно к перевалу? - это спросила Дея, плохо представляющая себе местность.
            - Мы находимся между рекой и Светлыми горами – идти отсюда можно в две стороны: на запад к Среднегорью или на восток к арнийскому перевалу.
            - Есть еще один проход на юг – по ущелью, - вставил Дзотто. Юранд пожал плечами:
            - Ведет-то оно все равно в Арно.
            - Да, в Арно… в Арно, - задумчиво повторил Дзотто, словно собираясь что-то добавить, но передумал и кивнул охотнику, чтобы тот продолжал.
            - Что еще сказать? - Юранд чуть потемнел лицом, - мне не нравится этот господин и не нравится, что он идет в Арно! Он странный – и очень сильный – покажите мне еще одного человека, способного в одежде, плаще и сапогах переплыть такую реку…
            - Я, например, - хвастливо перебил Кастор.
            Охотник отмахнулся от шутника рукой:
            - … и еще у этого Морха нехорошие глаза.
            - Что он – девица, чтоб нам любоваться его глазами? Наплевать на его глаза, - с грубоватой усмешкой буркнул вновь Кастор.
            - При чем здесь любоваться? - не понял Юранд. - У Морха нечеловеческий взгляд: он смотрел так, как смотрит животное. Глаза – как два подвижных стёклышка. Одно внимание – больше ничего! Взгляд, как у волка.
            - Это что ж? Оборотень что ли? - неуверенно произнёс Кастор.
            Доменик, до сих пор сомневающийся, стоит ли заводить разговор об убитом капитане при девушках, ожидал, что скажет Дзотто, но тот молчал. Невнимательно слушая предположения Кастора, пытающегося объяснить феномен взгляда и прочих способностей нехорошего господина, Андзолетто думал о чем-то своем. Предположения же Кастора крутились вокруг версии, что Морх – это другой оборотень.
            - Первый – тот, который Разжиревший рогоносец, - увлеченно говорил молодой человек, - способен летать, а этот живёт в речной пучине. Полнолунными, вот как сейчас, ночами, он выходит на сушу, оборачивается в медведя или вепря, - тут он осекся и осторожно покосился на задумчивого Дзотто, - …и того, прекрасных дев пожирает. Ну, и юношей тоже, - криво усмехнулся напоследок. Став серьезнее, добавил: - Я думаю, если Морх человек, а не оборотень, то навряд ли он следит за нами: тот, кто следит, обгонять не станет.
            Дзотто поморщился:
            - Не станет, если не собирается устроить на дороге засады. А кто он, и что ему надо… шут его знает! Нет смысла гадать. Будем исходить из того, что знаем точно…
            После этих слов Дзотто, наконец, пересказал друзьям всё слышанное от Доменика.
            Эффект был предсказуем. Эмоции загуляли волнами. Обе барышни встрепенулись, как перебираемый теплым ветром молодой ковыль, зашелестели одеждами, вздохами, междометьями. Кастор вскочил и заходил вокруг костра, без нужды подкладывая и подкладывая в пламя новые дрова. Юранд дважды порывался что-то сказать, но сдерживался. Он дослушал речь Дзотто и ошарашенно произнес лишь после того, как тот смолк:
            - Ну, братцы, вы даете, что же вы раньше-то молчали? Мы сегодня даже дежурного на ночь не оставили!
            - А что было рассказывать? - огрызнулся Дзотто, - Подумаешь, шайка бандитов где-то далеко в Деворе напала на наемников, ограбила и убила. Да весь рассказ вылетел у меня из головы тем же вечером! Я и сегодня вспомнил о нем только после слов Деи! О другом голова болела… К тому же, до конца не известно, чьих это рук дело! Морх, может быть, не при чем. Ну, - прибавил он, помолчав и предупреждая поднимающийся девичий ропот, - что все сидят сложа руки?! Завтрак сам собой не появится.
            На завтрак предполагались куропатки, так кстати для путешественников угодившие в расставленные на ночь силки. Пока Дзотто с Домеником свертывали шатер, а Юранд седлал лошадей и сматывал веревки, барышни помогали Кастору с приготовлением еды. Толку от них было немного. После рассказа о злодействе шайки вид мертвых распотрошенных птиц не настраивал девиц на стряпню. Кастору помимо готовки пришлось выслушивать всхлипы Марселлы о прекрасном капитане (мир праху его) и припоминать все байки, которые могли бы взбодрить печально-напряженных девушек.
            - Нечего кукситься, сеньориты, - говорил Дзотто, подходящий иногда к костру, - самые жуткие рассказы не сделают меня вегетарианцем, тем более что кроме причины для огорчения у нас есть повод для радости: с охотником ничего не случилось.
            Меж тем денёк разгорался. Тень от Светлых гор укоротилась, солнце согрело каменистый берег, из редкой травы не возьмись откуда поднялись и распустились схлопнутые на ночь коробочки цветов с говорящим названьем «боюсь темноты». Лимонно-желтыми мазками они заиграли в россыпи синеватых камней, напоминая солнечные блики. Сизый дымок костра поднимался ввысь, коптя подрумяненные бока нанизанных на пруты куропаток. Их аппетитный аромат понемногу примирил чувствительных особ с необходимостью завтрака, а пролетевшее в сборах время изгладило мрачное впечатление от рассказа о злодействах Морха. Однако едва все собрались вокруг огня, тени ожили и разговор вернулся в прежнее русло.
            - Дзотто, а вдруг Морх идёт туда же, куда и мы? - первым начал охотник, после чего в воздухе на мгновенье повисла неловкая пауза.
            - Выражайся яснее, - ворчливо попросил Андзолетто, - ты уже надоел со своим неоднократным «туда же». Что ты хочешь сказать?
            - Я хочу сказать туда же и за тем же, - охотник, не поднимая глаз, ковырял палкой угли, - по словам Доменика, Морх удалился в сторону Красной скалы, и мы можем предположить, что он либо оборотень, либо как-то связан с ними…
            - Допустим.
            - А раз так, он может знать о Зеркале и о Тайне. Возможно, он даже точно знает, куда мы направляемся, и именно поэтому решил обогнать. Он не следит, понимаешь? - здесь Юранд, наконец, поднял взгляд, - вдруг он идет в Арно с той же целью? И…
            - Что «и»? Да не тяни ты, что за привычка!
            - А если он хочет добраться до тайника быстрее нас?
            Дзотто резко вскинулся, и в прищуренных глазах его, и в губах, мгновенно растянувшихся в странное подобие ухмылки, мелькнуло что-то диковато-жестокое, хорошо знакомое Доменику с детства. Это выражение означало близкий приступ ярости и появлялось на лице брата за секунду до того, как кулак его взлетал к носу Доменика. Крылья носа опасно дрогнули, но Дзотто погасил вспышку и молча вертел в руках приготовленные к еде миски.
            - Бездоказательно, - вмешался тут Доменик. - То, что Морх направился к арнийскому перевалу, означает лишь одно – он идёт в Арно – не больше и не меньше. Юранд, из этого нельзя сделать вывода о том, что он там собирается делать, или о том, что он хочет нас обогнать.
            - Прямых доказательств, конечно, нет, - вместо Юранда отозвался Дзотто, - но охотник прав: правильнее исходить из того, что Морх оказался здесь не случайно и может преследовать ту же цель. Поэтому мы не можем не принять во внимание нашу встречу. Мы должны его опередить.
            - Это каким же способом? - Кастор снял с огня первую порцию куропаток, сдвинул две крайних в миски Марселлы и Деи и вытер жирную пятерню о штаны. - По небу что ли? Обогнать его вшестером: с девицами, перинами, да кошёлками? Фантазер ты, Дзотто.
            Доменик тоже недоверчиво хмыкнул. Было очевидно, что как только Морх обзаведётся лошадью, обогнать его станет невозможно, а не так далеко на тракте был постоялый двор, и уж одна лошадь на продажу там непременно должна была найтись. Если прикинуть время, которое они потеряли в поисках Юранда и сборов, то получалось, что шансов опередить Морха, если он действительно направлялся к тайнику, у них не было.
            - Большее, что мы можем сделать, - продолжал Кастор, осторожно снимая с огня пруты с дичью, - это предупредить о Морхе караульный разъезд, который смотрит за дорогой. Но на тракте давно спокойно, и что-то я сомневаюсь, что мы встретим солдат раньше подступов к перевалам. И что мы скажем им, а? Что тут по дороге шляется такой здоровенный громила, способный превращаться в волка и убивший кучу народу? Кто станет слушать? Нет, ищи теперь ветра в поле!
            С этим высказыванием Доменик также был согласен. А вот Дзотто? Он слушал Кастора вполуха и вновь витал мыслями где-то вдали: бездумно гладил отросшие за путешествие колечки кудрей, непривычно рассеян и туманен был его взгляд, устремленный на Светлые горы. Что он задумал? Спросить Доменик не успел, два последовавших сразу друг за другом события отвлекли его. Сначала Кастор неожиданно сунул ему в руку горячий железный прут с насаженной на него куропаткой. А затем Юранд очнулся от глубокой задумчивости, в которой пребывал после своих последних слов, и брякнул:
            - Есть! Доказательство, что Морх идёт в Арно за тем же – есть. Видение Марселлы в Блуждающем Озере – вот доказательство.
            Доменик, тряся обожёнными пальцами, изумленно взглянул на охотника. В памяти мгновенно вспыхнул рассказ Марселлы об увиденном в Озере Морхе. Глупо, что арниец позабыл о нем также, как Дзотто позабыл о рассказе самого Доменика. Просто не придал значения, услышав от брата, что, скорее всего, Марселле приснилось все с перепугу. Теперь он так не думал.
            Тут опамятовалась и сама Марселла:
            - А я что говорила! - воскликнула она, порываясь всплеснуть руками, но они были заняты миской, и она просто возбужденно заговорила, разрываясь между вниманием Дзотто и Юранда: - Я же собственными глазами видела в Озере Морха! Он сидел на троне и был в короне, и чудища были! И трупы тоже! Я тогда не успела рассказать о них, но теперь я понимаю, к чему мне были показаны всякие кошмары! Ах, если бы Доменик не молчал по своей ужасной привычке, а сразу бы рассказал о страшной участи, постигшей бедняжку капитана, то… Ах! - она вдруг перестала тараторить и, прикрыв рот ладонями, нахмурилась, что-то припоминая, а затем произнесла тихо и как бы сникнув: - Он же тогда сказал что-то…
            Доменик, не припоминавший, чтобы раньше Марселла говорила о каком-то высказывании Морха, недоверчиво переспросил:
            - Что сказал?
            - Он сказал… Ой, он, кажется, сказал: «ты моя».
            - Что??? Морх сказал: «ты моя»? Это в каком смысле? - Дзотто от удивления приподнялся и смотрел на Марселлу с таким выражением, словно барышня сказала несусветную чушь. - Ты не ошиблась? Может, он сказал: «ты моё?» Он говорил о Зеркале?
            - Не помню, - Марселла неодобрительно передёрнула плечами, - я тогда подумала, что он имеет в виду меня, а значит: не «моё», а «моя»!
            - Моя… моя, - мрачный взгляд Андзолетто упёрся в Доменика, - Доменик, что: «моя»? Моя Невия? Моя тайна. Моя власть. Моя…
            Доменик удручённо покачал головой. «Моя» могла оказаться чем угодно, но история и без этого «высказывания» начинала принимать совсем нехороший оборот. Пустошь и тьма!
            Молчали долго. Рты были заняты дичью, мысли… в мыслях поселился хаос. Как ни старался Доменик очертить для себя круг вопросов, на которые знал однозначный ответ, и представить хоть недалекое будущее – ничего не получалось: как бьющаяся в стекло птица, будущее сулило лишь перемены и горести, всё прочее виделось путанным и туманным.
            Молчание нарушил Дзотто. Он заговорил негромко, но медленно, как бы призывая всех отнестись к его словам очень серьезно.
            - Небеса милостивы к нам…
            - Хороша милость, - присвистнул Кастор.
            - Милостивы, - не обратив внимания на реплику, повторил Дзотто. - Встреча в среднегорской гостинице и видение Марселлы – что это, как не знаки, ниспосланные нам Небом? Я не внял им вовремя, я был увлечен письмом отца, а Морх для меня тогда не существовал. Я не увидел связи между событиями, не воспринял пророчество Озера, как касающееся лично меня. Но Небеса послали напоминание вновь… Так вот, с сего дня Морх для меня – не просто странный человек, отныне он – мой противник.
           

* * *
            Стоянку покинули сразу после еды. Миновав редкие кусты стланника и завалы растрескавшихся валунов, всадники выбрались на насыпь арнийско-деворского тракта. Зажатая близкими горами с юга и рекой с севера дорога лежала перед ними, залитая лучами по-утреннему низкого солнца. Освежённая недавними ливнями, она не курилась пылью, не дышала на путников густым зноем. По обочинам высились черно-зеленые пирамидки кипарисов, стройные пинии раскидывали на высоте нескольких арров плоские оливковые зонты своих крон. По самому краю насыпи лепились кусты желтой низкорослой акации, в их колючках с задорным требовательным писком копошились недавно покинувшие гнезда птенцы-слетыши. Купол неба был чист, лишь вдали, у деворского горизонта висела легкая кисея дождя.
            Почувствовав под ногами ровный путь, лошади пошли бойко, весело защелкали по твердому покрытию тракта подковы. Пустынная утренняя дорога просматривалась далеко вперед, но тревога не оставляла Доменика – камнем она лежала на сердце, и он сам удивлялся, насколько обостренно воспринимал сейчас каждый новый звук или подмечал новую деталь пейзажа. Взгляд сам собой щупал попадающиеся редкие валуны, внимательно обшаривал кусты и углубления лощин.
            Барышень как мог развлекал разговорами Кастор, а арниец с беспокойством прислушивался к беседе Дзотто и охотника, ехавших чуть впереди. Доменику не нравилось, что они двинулись в путь, а Андзолетто так и не пояснил, что надумал.
            - Если прав ты, и Морх хочет опередить нас, - доносился до слуха Доменика приглушенный голос брата, - нам его не догнать. Но если у него на уме что-то другое, у нас есть шанс наткнуться на него вновь в самом неожиданном месте и надо держать стрелы наготове. Кто знает, чем может кончиться эта встреча? Но неужели ты прав… - задумчиво добавил он после небольшой паузы и замолчал надолго.
            Человека на обочине увидели все, и следом волна смятения тенью накрыла враз остановившихся всадников.
            - Просто крестьянин, - успокоил Юранд, заметивший отдыхающего путника на секунду раньше остальных.
            Подъехали ближе, и Доменик разглядел – на сваленных у дороги мешках с мукой или зерном примостился седой, длинноусый человек в коричневом по-арнийски строгом джорне. В его сероватых, утонувших в припухлых веках глазах читалась заискивающая настороженность, свойственная человеку, неспособному защитить своё добро и не знающему, чего ожидать от встреченной компании. Большие рабочие ладони были сложены на коленях, но при приближении всадников разомкнулись и легли поверх мешков, словно это могло как-то скрыть имущество от жадных взглядов.
            «Крестьянин, везущий зерно на продажу, или работник фермера, - определил для себя Доменик, оглядывая унылую фигуру. Он не успел удивиться отсутствию лошадей и повозки, как человек, меняясь в лице, вскочил с места:
            - Сеньор! Сеньор Верделен! Помня вашу доброту, - торопливо заговорил он, несмело подходя и просительно, снизу вверх, глядя на удивленного Юранда.
            - Вы не узнаете меня? Пару лет назад, вместе с сеньором Скорце, - крестьянин покосился на подъехавшего Андзолетто, - вы останавливались на мельнице у хозяина. Тогда еще по моему недосмотру у вас с сеньором покрали упряжь с седлами. Помня вашу доброту…
            - Рохос? - что-то припоминая, неуверенно проронил охотник.
            - Россэл, ваша милость, - облегченно поправил седовласый арниец, но лицо его тут же вновь омрачилось необходимостью изложить свою просьбу – и готовностью выслушать отказ.
            Произошедшее стало ясно Доменику с полуслова. Россэл вёз муку с мельницы на постоялый двор и остановился, чтобы поправить сбившиеся со спины осла мешки. Увлеченный своим делом, он не заметил, как рядом с ним будто из-под земли вырос страшенный, схожий со сказочным троллем детина. При виде его Россэла охватил такой первобытный страх, что он не посмел сказать ни слова, пока уродливый незнакомец скидывал мешки наземь. Морх забрал и осла, и хозяйского доброго коня, а раздавленный постигшим его несчастьем Россэл остался со своими кулями посреди дороги. Теперь, так и не ведая, какой опасности ему удалось избежать, он охал, горестно вздыхал об украденных животных, о том, что скажет хозяин и, пересыпая речь частыми «помня вашу доброту», искательно переводил взгляд с лица на лицо, умоляя помочь ему доставить до постоялого двора хотя бы муку.
            - Давно это случилось? - игнорируя просьбу Россэла, быстро спросил Андзолетто.
            - Часа два, как минуло, - Россэл метнул новый просительный взгляд на Юранда, - до постоялого двора, сеньоры, помня вашу доброту…
            - Два часа и лошадь… - мрачно, ни на кого не глядя, обронил Дзотто, а Россэл, в мыслях которого мелькнула безумная надежда, что благородный сеньор решил нагнать обидчика и отбить у него украденное, обрадованно подсказал:
            - И ещё осёл, ваша милость. Хороший, добрый осёл! Пузатый и белое пятнышко на лбу!
            - Ах, ещё пузатый осёл! - своим саркастичным восклицанием Дзотто развеял сумасшедшую надежду бедняги.
            - Пузатый… помня вашу доброт… - стушевавшись, пробормотал Россэл.
            Андзолетто неожиданно смилостивился:
            - Ладно, - проворчал он, - подвезём тебя до трактира с тем условием, что мука останется на дороге, а ты вернешься за мешками сам, одолжившись ослом у трактирщика.
            Кастор, добрая душа, помог оттащить мешки за кусты, чтоб они не бросались в глаза, и подвел Россэлу свободную лошадь – ту, что сопровождала всадников и везла на себе лишь поклажу.
            - Вот оно как, - хмыкнул Кастор, когда Россэл, взгромоздившись верхом посреди тюков и переметных сумок, скромно приотстал от их компании, - господин с нехорошими глазами обзавелся конем, не дожидаясь постоялого двора! Видно, он не привык себе отказывать…
            - Ну, лошадь – это понятно, а осел-то ему зачем?
            - Осел – животина полезная, - снисходительно хмыкнул Кастор, продолжая беседу с барышнями. - Обменяет в трактире на деньги, да на миску похлебки.
            - Этому-то и без монет все отпустят! - вздохнула Марселла.
            Так, перекидываясь короткими замечаниями, продолжали путь. Один Андзолетто не участвовал в общем разговоре, встреча с Россэлом не прогнала с его лица туманного, задумчивого выражения. Первый раз он нарушил свое молчание, когда дорога сделала поворот, огибая каменные развалины древней постройки. Был ли то фундамент недостроенного замка или какой-то чудак мостил новую дорогу в Тарк – неизвестно, но так или иначе, а строительство было незакончено, и охристые блоки камней хаотически валялись вдоль тракта. Перед ними Дзотто приостановил лошадь:
            - Посмотри, - произнес он, обращаясь к Доменику и разглядывая что-то на горных отрогах, - вот здесь можно свернуть на юг, чтобы проехать в Арно ущельем. Мы как-то пользовались этим ненаезженным, но сносным перевалом. Лошади проходят по нему не хуже, чем по арнийской седловине. И этот путь намного короче…
            Так вот о чем все это время думал Дзотто! Доменик немного растерялся. Он никогда не пытался, подобно таркийцам, добраться из Арно до Тарка или Девора собственными прямоходными путями, предпочитая по традиции всех добропорядочных арнийцев пользоваться нормальными дорогами. Как выглядит Арно в означенном месте по ту сторону гор, Доменик представлял смутно.
            - Оставь это, Дзотто, - вклинился в разговор Юранд и, словно угадав сомнения Доменика, пояснил: - Путь через ущелье ничуть не короче – за горами лежат арнийские джунгли, они не дадут нам проехать к городу напрямую, а идти трудным перевалом ради того, чтоб потом, обходя джунгли, тащиться параллельно арнийскому тракту? Какой в этом смысл? Это даст ничтожный выигрыш во времени. И в голову не бери.
            Кастор, видимо, придерживался того же мнения, поскольку не задержался у руин неизвестной постройки и ничего не сказал. Но Дзотто долго ещё стоял на дороге, глядя на холодные острия скал. Затем, хлестнув кобылу, обогнал Кастора с барышнями и вновь поравнялся с Юрандом и Домеником.
            - Эй! Как тебя там? - крикнул он тащившемуся далеко позади Россэлу. - «Помнявашдоброту», не отставай ты, ради Небес!
            - С чего он так усердно поминает вашу доброту? – спросил, наконец, Доменик, не столько интересуясь личностью прихваченного работника, сколько не желая возвращаться к разговору о дороге, после которого в глазах брата опять появилось что-то вызывающее и недоброе.
            - О, это забавная история, - тая в изгибе твердых губ нехорошую усмешку, медленно протянул Дзотто. - И это не я, это наш славный трубадур отличился, - он с любопытством посматривал на Юранда, будто бы ожидая его реакции. - В прошлую нашу встречу с этим… как его, охотник?
            - Россэл, - неохотно напомнил тот.
            - Точно. Так вот, в прошлую нашу встречу охотнику очень приглянулась свеженькая дочка этого Россэла. Приглянулась настолько, что он оказал ей свое… хм… господское покровительство, - Дзотто выдержал красноречивую паузу и закончил: - Должно быть, после он оказался щедр, раз папаша запомнил его доброту. А, Юранд?
            Охотник, порозовев скулами, невольно оглянулся на оставшихся позади барышень и, избегая взгляда Доменика, отрывисто бросил:
            - Ладно, Дзотто. Что было, то прошло. Будет тебе языком-то трепать.
            - Да ты не красней, не красней. Подумаешь, дочка какого-то мельника, да и не мельника даже, а… погоди-ка, что там такое, - насмешливо-снисходительный тон Дзотто враз сменился озабоченным. Он приподнялся на стременах, рассматривая что-то по правую сторону от насыпи.
            В высокой колосящейся траве отчетливо различалась свежепротоптанная, уходящая от тракта тропа. Сделав Кастору и девушкам знак оставаться на месте, Дзотто направил лошадь по проторенному следу.
            Сначала Доменик увидел вздернутую вверх ослиную ногу. От бабки окровавленным взлохмаченным лоскутом висела содранная шкура. Синело обнаженное сухожилие, и рой мух с жужжаньем сек воздух.
            Чувствуя, как дыбом встают на загривке волосы, Доменик приблизился и в круге примятой травы узрел разодранную тушу. Голова осла валялась далеко в стороне, а туловище, разъятое вдоль брюха, распахнулось по обе стороны хребта, словно раковина моллюска или пасть сказочного чудовища. Оскалом зубов белели сломанные ребра, и перекрученной склизкой кишкой тянулись по траве выдернутые внутренности. По всему влажному, красному месиву густо копошились рыжие муравьи. Тёк над травой неприятный запашок.
            Оглушенные представившейся картиной, всадники в молчании рассматривали растерзанный труп. Охотник спешился и принес ослиную голову. Он нес ее за уши, она слабо покачивалась, разбрасывая с бархатных губ пену, от шеи моталась бахрома вен и сосудов. Крупные капли пота блестели на белом пятнышке лба, и мертво смотрели опушённые длинными ресницами, остекленевшие глаза.
            - Думайте, что угодно, - с проступившей хрипотцой произнёс Юранд, - но голова не отрублена…
            Дзотто мрачно кивнул.
            - И туша располосована не кинжалом, - глядя на рваный край брюха, произнес Доменик. - Чем же это вспорото? - тела мертвых наемников снова стояли у него перед глазами, и арниец осознал то, чему ранее, находясь в шоке, не придал значения – раны на телах солдат также были оставлены неизвестным ему оружием.
            Юранд озадаченно склонился над тушей:
            - Чем вспорото… знаешь, Доменик, я бы ещё спросил: зачем?
            - Глянь, все ли органы целы, - подсказал Дзотто, не покидая седла и не выражая желания самолично копаться в развороченном брюхе. - Я слышал, что знахари, практикующие запрещенную магию крови, забирают для своих ритуалов печень или сердце животных.
            Охотник, рукавом прикрывая нос от смрада внутренностей, нагнулся чуть ниже:
            - Я думал об этом, но как будто всё на месте… то-то будет пир воронам да стервятникам, - он распрямился и, еще раз обежав взглядом примятый круг травы, добавил: - Крови… Крови, пожалуй, маловато. Если в забое была какая-то цель, то скорее всего, Морху была нужна кровь, и собрал он её очень умело…
            - А наёмников Морх располосовал тоже ради сбора крови? - угрюмо вставил Доменик.
            - Вурдалак его знает. Не ради удовольствия же! - Дзотто брезгливо кривил губы, но продолжал рассматривать труп. - Ну, и какого ты теперь мнения об «извращённой дряни» господина Морха?
            Доменик недоумённо взглянул на брата, но странный вопрос был обращен к охотнику. Дзотто пояснил:
            - Знаешь, Доменик, в вечер перед отъездом из замка охотник сказал, что опасается, как бы мне в голову не пришло дряни похуже, чем оборотням, окажись Зеркало у меня… у нас, - поправился Дзотто и вновь обратился к Юранду: - Ну так как? Ты по-прежнему считаешь, что наша или, если угодно, моя дрянь может оказаться хуже?
            - Дело не только в том, кому в голову придет дрянь хуже, - охотник, отойдя от распростертой туши, обтирал о траву запачканный сапог. - Не знаю, Дзотто, к чему ты сейчас заговорил об этом… но если начистоту, то, во-первых, я думаю, что в конечном итоге для Невии приблизительно без разницы: чей безраздельный диктат на себе испытывать. А во-вторых, неужели ты не понял, что я говорил прежде всего об опасности, таящейся в Зеркале для любого человека, который попытается сделать его своим.
            - Да с чего ты это взял? - в голосе Дзотто Доменику послышалась знакомая насмешка, за которой обычно пряталось раздражение. - У отца не сказано, что Зеркало несёт в Мир Зло! Оно властно над Невией, но не властно над человеческой природой: Зеркало не сделает дурака умником, а добряка злодеем. Оно не имеет собственной воли и не отнимает у человека его свободы!
            - Человек порабощается собственными желаниями не меньше, чем чужой волей. - убеждённо сказал Юранд.
            Он подошел к своей лошади и стоял, поглаживая высокую холку. Лошадь, нервничая от близости трупа и запаха крови, бодала хозяина сильной головой.
            - Зеркало дарит человеку могущество и безнаказанность, - продолжал охотник, - этого может оказаться достаточно для того, чтобы превратить добряка в злодея. Власть и безнаказанность способна вызвать и умножить всю дрянь, какая уже есть в человеке.
            Дзотто усмехнулся:
            - Слышишь, Доменик, а Юранд, оказывается, невысокого мнения о людском роде. Можно подумать, мы носим в груди только черные желания. Так, Юранд?
            - Не так, - упрямо возразил тот. - Но львам не дано парить подобно орлам, а зайцу Небеса не дали клыков, только ноги. Я уверен, Дзотто, что Небеса отпустили каждому из нас ровно по его силам. Волевой человек способен многого добиться в жизни, в том числе и могущества, но существует черта, выше которой ему никогда не прыгнуть… И это разумно. Беспредельная власть, свалившаяся ниоткуда, разрушит – это не для человеческих плеч.
            - Для плеч Морха? - перебил Дзотто.
            - Не ерничай. То, что Морх втянут в историю, меня тоже пугает. Я не хочу, чтобы Зеркало попало к нему, но точно так же я не хочу…
            - Вот и прекрасно! - оборвал Андзолетто. - Я хочу сказать: прекрасно, что хоть в данном пункте наши желания сходятся, я рад был услышать от тебя именно это.
            Воцарилось холодное отчужденное молчание, прерываемое лишь вопросительными восклицаниями Кастора, который стоя на дороге и нетерпеливо махал руками, интересуясь происходящим.
            - Ладно вам, спорщики, нашли место и время! - Доменик решил, что пора положить конец неприятному и непонятному разговору и кивнул на промятый, уводящий в сторону, след: - Поглядим, куда Морх направился.
            От туши осла тропа некоторое время шла вдоль дороги, а затем вернулась на тракт аррах в ста от того места, где свернула. Выходило, что Морх отъехал в поле, совершил кровавую расправу и возвратился на дорогу, чтобы продолжить путь.
            Юранд, ведя лошадь в поводу, последним выбрался на насыпь тракта:
            - Странное дело, - задумчиво произнес он. - После подобного потрошения Морх, как бы ни был аккуратен, а должен был сильно замараться. Очень сильно. А на пути никаких следов крови, я смотрел – трава по сторонам тропы чистая.
            - И в трактире я не заметил на Морхе следов крови, - не зная, что и подумать, сдержанно подтвердил Доменик. В голове было как-то пусто и гулко – ни одной здравой мысли.
            Дзотто нервно усмехнулся:
            - Ну, тогда придется принять версию Кастора. Морх – оборотень волколак. Душит жертву в зверином образе, а потом как ни в чём не бывало гуляет по дорогам в образе человека.
            - Тогда не волколак, а крокодил или речной дракон… - охотник при приближении девиц осторожно смолк.
            На лицах обоих барышень лежала печать ожидания. Дея хмурилась, смотрела внимательно и требовательно. Марселла выглядела печальной, непривычно серьезной.
            - Остались от козлика рожки на ножки, - с мрачной иронией оповестил девушек Дзотто, а Кастор отъехал взглянуть на неприглядную картину собственными глазами. Вернувшись мрачнее тучи, заявил:
            - Красота. Дзотто, а тебе не кажется, что Небеса того… расщедрились нам на напоминания – если так и дальше пойдет, как бы не было худо, а?
            Дзотто не отвечал. Он отрешённо наблюдал за Россэлом –спешившимся и тоже отважно устремившемся в траву. Седая голова и округлые, схваченные коричневым сукном плечи плыли над некошеной травой, приближаясь к вытоптанному кругу. Доменик тоже следил за ним взглядом: вот сейчас, еще чуть-чуть, и Россэл наткнётся на своего бедного белолобого ослика.
            - Ну вот что: с меня довольно! - Андзолетто произнёс это так неожиданно и резко, что Доменик вздрогнул. - Я всё обдумал и решил, - отчеканил он. - Мы выберем другую дорогу.
            На секунду повисло недоуменное молчание. Юранд, собирающийся вернуться в седло, подтянулся на стремени, но услыхав слова Дзотто, так и присел в седло боком, словно девица.
            - Как – другую дорогу? - настороженно оглянулся он на друга.
            - Какую ещё другую дорогу? - эхом повторил Кастор.
            - Мы не поедем по тракту вслед за Морхом, - раздельно произнёс Дзотто, - а пройдём напрямик через горы.
            - Это кто же ходит через горы напрямик? - Кастор, не удержавшись, фыркнул. - От такого «напрямик» – копыта откинешь в один миг!
            Дзотто досадливо поморщился:
            - Кастор, ты не мог бы выражаться в прозе, если уж решил высказываться? Твои ишачьи остроты в ней не столь заметны. А что касается моего «напрямик», ты же понимаешь, что я не предлагаю штурмовать снежные вершины. Ты прекрасно знаешь, о каком ущелье я веду речь. Мы вернемся назад к развилке и свернем на юг.
            - Дзотто, опять ты за свое! - убито выдохнул охотник. - Что за бредовая идея менять маршрут? Пройдя ущельем, мы окажемся в долине джунглей Арно!
            - По-твоему, лучше тащиться по следам Морха?
            - По-моему – лучше!
            Дзотто словно не слыхал его слов. Спрыгнул с лошади и встал с краю дороги, поджидая Россэла. Стоял, обхватив себя за локти и отвернув от всех надменное гордое лицо. Едва Россэл, раздавленный увиденной картиной, приблизился, к всадникам, его постиг новый удар: не оставляя надежды на жалость и участие, Андзолетто произнёс:
            - Вот что, милейший, наши планы поменялись, и дальше нам с тобой не по пути – добирайся до трактира, как сам знаешь, отсюда уже недалеко.
            Россэл растерянно заморгал, не понимая, чем заслужил немилость. Пятясь, отступил на шаг, мялся с ноги на ногу, тянул время, бросая робкие взгляды на безучастно-хмурого сеньора Верделена.
            Дзотто развязав кошель, сунул ему в руку несколько монет.
            - Вот. Купишь себе на постоялом дворе нового осла, а хозяину скажешь, пусть предупредит разъезд: господин, которого ты повстречал на дороге, опасен. Возможно, он оборотень или того хуже. Ну? Ты никак оглох? Чтобы через секунду духу твоего здесь не было!
            Доменик наблюдал, как Россэл, спотыкаясь точно пьяный и прижимаясь то к одной, то к другой обочине, семенит по дороге; потом взглянул на Юранда. Тот так и сидел боком, подтянув на седло одну ногу и свесив другую, и напоминал арнийцу нахохлившегося на жёрдочке воробья. Лицо охотника тоже было каким-то «встрепанным»: решение о перемене пути явно пришлось ему не по душе, и он ждал, когда Россэл отойдёт подальше, чтобы продолжить разговор. Но Дзотто заговорил первым.
            - Я решил вернуться к дороге через ущелье, - произнёс он обращаясь исключительно к Доменику, - потому что считаю опасным идти по следам зверо-оборотня… к тому же, через ущелье выйдет быстрее.
            - Да с чего ты взял, что быстрее? - изумился Юранд. - Если бы путь через ущелье был короче, то арнийский тракт пролегал бы через него. Дзотто, нам придётся обходить джунгли и получится так на так. И неизвестно ещё с какими трудностями мы столкнёмся на ненахоженном перевале.
            - Ага, - поддакнул Кастор, - мы давно не бывали в горах. А тащиться вдоль джунглей… там же леший ногу сломит.
            Дзотто медленно наклонил голову:
            - Вы меня не поняли. Имея такого прекрасного проводника, как охотник, я полагаю, мы можем не обходить джунгли, а срезать и пройти сквозь них. И вот тогда выйдет быстрее – больше, чем вдвое.
            - Сквозь??? - от удивления Юранд утратил на минуту дар речи.
            - Да, сквозь. Горы и джунгли – это те опасности, которые нам знакомы, а путешествовать по следам неизвестного кровожадного существа я не желаю.
            - И правильно! С нас довольно прошлого раза! - звонким деловым речитативом поддержала Дзотто Марселла. - Что тут сомневаться? Если есть другая дорога, по ней и поедем. Не хочу даже случайно вновь оказаться с Морхом в одной гостинице! - пожав губы, она замолчала, но Доменик словно читал её мысли: Марселла до сих пор пребывала в уверенности, будто сказанное Морхом «моя» относится исключительно к её персоне. Тем не менее, арниец чувствовал, что сейчас тот редкий случай, когда его не возмутило высказывание кузины: какие бы ритуалы там не практиковал страшный господин – магию крови или обращение в волка, но Доменику хотелось, чтоб их пути разошлись как можно дальше. Он был согласен с Дзотто.
            Андзолетто, не слыша возражений и считая вопрос решенным, удовлетворенно качнул головой и взялся за луку седла, когда Юранд произнёс:
            - Дзотто, мне кажется, ты ошибаешься. Если ты выбираешь из двух зол, я не уверен, что переход через джунгли – зло меньшее. Я против.
            Дзотто медленно спустил с седла руки и вновь скрестил их на груди. Сощурив синие глаза, насмешливо взглянул на охотника и неожиданно для Доменика протянул с каким-то мрачным удовольствием, почти с улыбкой:
            - Я так и знал. Я знал, что ты опять станешь возражать! Я не пойму тебя, Юранд, зачем ты постоянно раскачиваешь лодку? Хочешь показать свою значимость?
            - Какую ещё значимость! - возмутился охотник. Он соскочил с лошади, отчего сразу оказался на голову ниже стоящего Андзолетто и продолжал, взволнованно, но не громко: - Послушай, я не забыл твоих упрёков и того, что решения здесь принимаешь ты. Но джунгли знаю лучше я! Думай, что хочешь, Дзотто, но что бы ты сейчас не говорил, а я уверен: единственная причина изменения маршрута – это твое желание опередить Морха! Ты готов на любой риск, лишь бы быстрее попасть в Арно!
            Дзотто вскипел:
            - Да! Да, я хочу быстрее попасть в Арно! - запальчиво согласился он. - И хочу опередить Морха, потому что не могу допустить, чтобы Зеркало попало к нему! Но это не значит, что я сошёл с ума и готов рисковать всем и вся! - Дзотто выдержал паузу, а затем демонстративно поднял вверх обе ладони, как будто капитулируя перед чем-то. - Ты же видел, - произнёс он медленно, но с напором, - сначала я задержался у развилки, но не свернул. Идея поменять маршрут возникла после того, как мы наткнулись на растерзанную тушу и воочию убедились, каковы повадки этого господина! Идея возникла после!
            - Потому что до туши ты не знал, какую дорогу выбрал сам Морх! - горячо возразил Юранд, - он тоже мог свернуть, а обнаружив осла, ты понял: Морх поворот на ущелье проехал, и у тебя появилась надежда!
            - Хорошо, пусть так, но почему это плохо? - вновь закипая, поинтересовался Дзотто. - Почему мы не должны стремиться его опередить?! Чем это противоречит нашим планам? Охотник, ты же сам говорил утром: Морх направляется в Арно, ты первым предположил, что там его интересует то же, что и нас. Ты первым вспомнил о доказательстве – о пророчестве Озера! Только что над ослиной тушей ты сам сказал, что тебе не нравится, что Морх втянут в историю, а теперь ты пятишься назад, да? В твоей голове, охотник, подчас рождаются великолепные идеи, но в твоём сердце никогда не хватает решимости воплотить их!
            - Если б я знал, что твоё сердце решит именно так всё воплощать, - тихо и твердо произнес Юранд, - я лучше б промолчал!
            - Промолчи лучше теперь, - так же тихо и твердо посоветовал Дзотто. - Я повторяю: я не желаю делить дорогу с зверооборотнем и не желаю, чтобы он первым узнал Тайну.
            - А я не желаю брать на себя ответственность за безопасность отряда в джунглях! Для меня одного срезать дорогу через лес, может быть, и выйдет быстрее и безопаснее, но для всех вместе это вообще может кончиться… Пустошь знает чем может кончиться!
            Дзотто взглянул, наконец, на мрачного Доменика и, будто призывая его в свидетели, насмешливо произнёс:
            - Не обращай внимания. Юранд, как всегда, скромничает. Он отлично справится с ролью проводника: ему лес – что дом родной! Ведь именно за этот его талант, а не за красивые глаза и умные рассуждения его позвали с собой. - Синий взгляд вернулся к Юранду и смерил его с ног до головы: - Слышишь, охотник, хватит мутить воду! Ты наш проводник, и мы готовы тебе довериться.
            - Так вот и доверься! - отрезал Юранд. - Я не сумасшедший и не поведу такую компанию через джунгли!
            Дзотто вспыхнул, как от удара, всякое подобие улыбки исчезло с его лица. Он грозно смотрел в на стоящего перед ним друга, а затем произнёс медленно, будто каждое слово давалось ему с трудом:
            - Стало быть... это надо понимать так, что ты нас оставляешь? Возвращаешься к себе в тенистые леса, в объятья заждавшихся тебя прелестных фей? Что ж, вольному – воля, - голос окреп и в нём лязгнул металл, - скатертью дорога! Юранд Верделен, я больше не нуждаюсь в твоих услугах, мне надоело пререкаться с тобой! Сваливай!
            Слово вспороло воздух, как молния небосвод. И как в ожидании раската грома наступает секундное затишье, так после брошенных слов повисла тишина. Все оцепенели, зажатые в кулаке единого чувства, тягостного и напряжённого. Дзотто стоял, скрестив на груди руки, не мигая, жёг охотника взглядом. Глаза охотника походили на две стылые полыньи. Глядя на таркийцев, Доменик невольно отметил, как похожи были они в этот момент. Светловолосые и светлоглазые, с одним и тем же упрямым и жёстким выражением на лицах, они казались отражением друг друга, только скулы Дзотто заливал румянец, а Юранд, напротив, был бледен.
            Андзолетто, вскинув голову, ждал. Охотник с отчуждённо-холодным видом обдумывал поступившее предложение.
            - Зря ты это, Дзотто, - первым вмешался Кастор, и Доменик горячо поддержал:
            - Зря, Дзотто. И не время теперь. Помиритесь.
            Дзотто высокомерно усмехнулся:
            - Одна кобыла в лесу с волком мирилась, да домой не воротилась.
            - А один пескарь, - в тон ему отозвался охотник, - себя щукой считал, пока к ней на зуб не попал.
            - Ну вы ещё подеритесь, - мрачно предложил Кастор.
            Юранд неожиданно улыбнулся:
            - Не понимаю, Дзотто, чего ты злишься? - произнес он с холодком, но достаточно кротко. - Я лишь взываю к твоему здравому смыслу, а вовсе не говорю тебе наперекор. Ты прекрасно знаешь, что арнийские джунгли – это не только непроходимые дебри. Ты говоришь, что опасаешься зверо-оборотня, но в джунглях тоже водятся дикие звери, змеи и ядовитые насекомые!
            - Конечно! - впервые подала голос Дея. Взволнованно и вместе с тем смущённо глядя на Дзотто, она произнесла: - Красные бабочки, которые напали на нас у источника… о, кузен, это было так страшно! С Морхом мы встречались дважды и остались живы, а если мы в джунглях наткнемся на этих бабочек? Почему, кузен, вы не хотите послушать охотника?!
            О, лучше б ей этого не говорить! Андзолетто, кинув на Дею испытующий взгляд, усмехнулся чему-то углом рта, и Доменик почувствовал, что затухающая ссора может вспыхнуть, как плохо залитый костер. Своими словами Дея невольно раздула угли.
            Юранд, по всему также недовольный вмешательством девушки, строго покосился в её сторону:
            - Дея, Красные Арахнии не живут в джунглях, - сухо произнёс он, - но в Арно достаточно других кровососущих тварей… и Дзотто о них знает.
            После этих слов жёсткая усмешка на губах Дзотто проступила явственней, но вспышки гнева не последовало. Он на удивление долго молчал, обдумывая что-то. Затем произнёс:
            - Конечно, я знаю. Знаю. Причем не хуже тебя, Юранд. Ты, видимо, заговорил о насекомых, дабы напомнить всем об Арахниях, а мне намекнуть, что я слишком много на себя беру, да? Что с нами девушки, за которых отвечаю не я, а Доменик? Так? Тогда может быть спросим у него самого? - Дзотто наконец расцепил руки, и тяжёлый взгляд уперся в арнийца: - Видишь, Доменик, охотник моему мнению не доверяет – он упорно преуменьшает одну опасность и преувеличивает другую. Он не иначе как вбил себе в голову, что я задумал всех погубить и поэтому толкаю отряд в непролазную чащобу. Время уходит, а я не знаю других слов для его убеждения, так что решать, какой дорогой мы поедем, придется тебе. Здесь и сейчас.
            Доменик почувствовал, что теперь кровь отхлынула и от его лица. Как же ему не понравилось, как повернул всё Дзотто! Пустошь и тьма! Ведь судить о тяжести пути через джунгли он мог только с чужих слов, и фактически должен был теперь выбирать не между двух дорог, а между двух друзей. Он должен был выбрать того, мнению которого доверял больше.
            И он выбрал брата.
            - Хорошо, - вздохнул арниец, - раз ты уверен, что охотник сможет провести нас по джунглям, я соглашусь с дорогой через ущелье…
            - А Дзотто у нас всегда во всём уверен лучше других, - тут же ехидно сиронизировал Кастор, но Доменик ждал реакции Андзолетто. Тот не смутился выбранной братом формулировкой. Довольно оскалив в улыбке белые зубы и не произнеся больше ни слова, он вскочил в седло.
            За четверть часа вернулись к развилке, обогнули развалины неизвестного строения и, съехав с невысокой насыпи, двинулись на юг в сторону охристо-сиреневых скал. Память о раздоре тяжёлой тучей висела над головами. Дзотто молча ехал впереди. Юранд замыкал кавалькаду и тоже не пытался продолжить разговор. Один Кастор беседовал с барышнями, да и то больше для того, чтоб разрядить обстановку: уверял девиц, будто насекомые, живущие в джунглях, не чета Арахниям, селящимся в пещерах Пустошных гор, и что самые страшные твари, которые могут встретиться отряду в лесу – это москиты. «Эти гады, конечно, способны извести кого угодно своей назойливостью, - вещал неунывающий таркиец, - но не бойтесь: и наши рожки и ваши ножки останутся целы».
            Доменик непроизвольно прислушивался к его словам и, не давая себе в том отчета, успокаивался ими. У него не было незыблемой уверенности в правильности собственного выбора. Он покачивался в седле, жаркий полдень пёк черноволосую, нестриженую голову, а мысли всё возвращались к разговору.
            Да, охотник бесспорно выглядел убедительно, он вообще очень нравился Доменику. Арниец видел в нём множество хороших черт, но пока не знал плохих. Он не знал, чего можно ожидать от Юранда в трудный момент, и потому не мог до конца ему доверять. А Дзотто был ему братом, и с ним выходило всё наоборот. Доменик знал его бесспорные минусы, но и плюсы знал тоже. Он знал, что несмотря на вспыльчивый нрав и склонность к рискованным поступкам, Дзотто человек здравомыслящий. Доменик не верил, что брат станет настаивать на действительно опасном пути, рискуя безопасностью девушек – эта уверенность определила его выбор.
            Но существовала и ещё одна причина…
            В памяти Доменика были живы воспоминания о встрече с Дзотто-оборотнем. Он помнил, как обманулся и искренне поверил в намерение мнимого Андзолетто расстаться с отрядом и продолжить путь в одиночку. Как это было похоже на своенравного Дзотто! И теперь, выбирая между друзьями, Доменик малодушно подумал, что если сейчас он примет сторону Юранда, история может повториться. Дзотто вспылит и выкинет новый непредсказуемый фортель. Этого Доменик не мог допустить, но от принятого решения, как от нечистой сделки, на душе остался нехороший осадок. Арниец посматривал то на Дзотто, то на приотставшего Юранда и с тревогой думал, чем закончится противостояние.
            Дорога ухудшалась. Вернее, дороги как таковой давно не было. Они ехали по некошеной луговине, трава доходила всадникам до колен, и лошади прямо на ходу прихватывали зубами сочные стебли. Примерно через час пути встретилась бегущая с гор река – мелкая и стремительная. При переправе через неё в воду некстати угодил один из тюков. Должно быть, ехавший на лошади Россэл случайно ослабил скрепляющие поклажу веревки. Как на грех, подмокли одеяла, но вынужденная остановка не отняла много времени. Минуло еще с час, и луговая трава стала мельчать, вырождаться. Чаще встречались кусты дикой жимолости и колючей ежевики, плодородный слой земли истончался, и оголенные каменные плиты выпирали из земли, как гигантские, ноздреватые блины.
            И вот горы придвинулись вплотную. Исполинской крепостью скалы отвесно взмыли вверх, преградив путь на юг. Дзотто вновь свернул на восток и некоторое время ехал вдоль нерукотворных стен, держась далеко впереди всех. Доменик угадывал настроение брата – он нервничал: ему хотелось поскорее отыскать необходимое ущелье и тем самым поставить окончательную точку в изменении маршрута.
            Пару раз им встретились боковые проходы, но Дзотто, осмотревшись, оба раза уверенно проезжал мимо и вскоре остановился перед чуднЫм, змеящимся вглубь горы ущельем. С первого взгляда оно напоминало вход в пещеру – скалы почти смыкались в вышине, а открывшийся проход казался так подозрительно узок, что Доменик засомневался: это походило на обыкновенную щель – трещину, разбившую скалу после землетрясения.
            Дзотто это обстоятельство не смутило:
            - Ворота узковаты, но это всего несколько арров, дальше проход расширится, - повеселевшим голосом пообещал он, и подчиняясь своему проводнику, отряд вступил в ущелье, вмиг наполнив его эхом брякающих подков.
            Проход был явно узковат. Арров через десять стенки слегка разошлись, но ширина ущелья по-прежнему не превышала трех арров. Подъема почти не ощущалось. Растянувшись цепочкой и настороженно прислушиваясь к производимому ими шуму, всадники медленно продвигались меж неровных слоистых стен. Камни отливали охристо-коричневыми красками у своего основания, а на высоте высветлялись до прозрачно-сиреневатых оттенков. Над головами, меж изломов скал, словно извилистая река, струилось лазурное небо, гудел в вышине ветер, и неестественно-теплыми казались окружавшие их стены, будто эта тропа вела их в логово сказочного дракона. Барышням хотелось пить, хотелось спешиться и передохнуть, но Доменик понимал, что в подобных условиях устраивать привал крайне неудобно. Странно, что Дзотто не позаботился об отдыхе заранее и не устроил привала у входа. Впрочем, странно ли? Дзотто стремился к цели, и этим всё объяснялось.
            Наконец, каменные стены, словно занавес, расступились, открыв взорам прекрасную панораму: облитые солнцем отроги соседних скал и заснеженные, один выше другого, гребни. С этого участка тропа, по которой им предстояло ехать, начинала круто ползти вверх, и было очевидно, что следующий отрезок пути будет трудным.
            Однако и тут Дзотто категорически запротестовал против привала:
            - Здесь неудачное место для отдыха, - убеждённо произнес он. - Очень плохой обзор. Если какая-нибудь тварь решит подкрасться к нам по этому туннелю, - он кивнул на проход, из которого они сами только что вышли, - мы заметим или услышим ее в самый последний момент –это не дело. Всегда лучше увидеть врага на расстоянии полета стрелы, поэтому я предлагаю подняться выше и отдохнуть там.
            - А выше мы найдём подходящее место? - засомневался Доменик.
            - Да, я хорошо помню эту дорогу. Сперва небольшой трудный участок, а дальше будет легче.
            Подъем в самом деле оказался непрост. Почти сразу начали встречаться очень крутые места: приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Попадались каменные завалы или резкие ступенчатые перепады, один раз с правой стороны от тропы неожиданно обнаружился страшный глубокий провал. На дне его с шумом бурлила вода. Глядя в далёкое дно, Доменик вспомнил перевал Ленивого рыцаря, столь простой, что ему с девушками удалось преодолеть его несмотря на густейший туман. Вспомнил и вздохнул, потому что, перевал, к которому вёл их Дзотто, не сулил надежд на легкое восхождение. Радовало одно: одновременно с тем, как дорога становилась всё трудней, пасмурное настроение всадников улучшалось. Постепенно, слово за слово, Дзотто и Юранд стали сперва советоваться, затем разговаривать, потом помогать друг другу и вскоре последние тучи прогремевшей грозы унеслись прочь. Наблюдая за спутниками, Доменик вновь разгадал маневр брата – нет, не ущелья боялся Дзотто, когда возражал против привала. Хитрец Андзолетто знал: ничто так не объединяет людей, как общее трудное дело, и потому настоял на подъеме. Расчёт себя оправдал: когда в пятом часу все наконец остановились в затенённой нише неглубокого грота чтобы передохнуть и перекусить, почти ничто не напоминало о столкновении. Юранд с Кастором занимались лошадьми и оживлённо болтали с занятыми приготовлением обеда барышнями, Дзотто разводил костёр и вставлял в их беседу собственные замечания.
            Путь после обеда показался легче. Тропа по-прежнему уверенно поднималась к перевалу, но, как и обещал Дзотто, крутые перепады высоты прекратились и пропастей не встречалось. Дважды путешественники видели в отдалении стада диких коз, да временами парил в вышине одинокий орёл. Доменик следил за ним взглядом: думал об оборотнях, вспоминал о Морхе…
            Так подошёл к концу и этот день. Плавился в огне заходящего солнца восточный склон ущелья, остывали камни теневого склона. Из разъевших скалы морщин выползал туман, ручьями стекалась в ущелье живительная вечерняя прохлада. Затем солнце скрылось, склон погас, и сумрак окутал их тропу. Но пока небо ещё догорало вечерней зарёй, всадники неустанно стремились вверх. Остановились они неожиданно: путь преградил отвесный, заточенный под драконий зуб утёс.
            Ехавший впереди Дзотто спешился и долго, будто не желая верить своим глазам, ощупывал камень руками. Убедившись, что перед ним не мираж, он ошарашенно признался, что раньше утёса не было, и что это не иначе, как последствия недавнего землетрясения.
            В надвигающейся темноте Дзотто с Юрандом и Кастором ещё с полчаса искали пути объезда, но после тщетных поисков выяснилось, что объезда нет, а единственная боковая тропа ведёт на восток. Выведет ли она их на гребень хребта или кончится новым тупиком, Дзотто не знал.
            Высказался по существу только Кастор:
            - Я предложил бы вернуться на тракт, пока не поздно. Плутая, мы потеряем времени больше. Да и джунгли эти… совсем некстати.
            Доменик воздержался от замечаний. Несмотря на то, что затея тащиться через горы напрямик стала попахивать авантюрой, он промолчал. Сегодня было сказано достаточно резких слов, и арниец чувствовал, что любое неосторожное высказывание может нарушить установившееся равновесие. И что тогда? Юранд последует совету Андзолетто и покинет отряд? Или… в следующий раз таркийцы схватятся за мечи? После сегодняшней ссоры такой вариант не казался Доменику чем-то невозможным, и мрачная картина легко рисовалась в воображении: Юранд и Дзотто с одинаково ожесточёнными лицами стоят с клинками наголо друг против друга.
            Друг против друга…
            Доменик покачал головой, отгоняя видение. Да, сейчас он промолчал. Но для себя арниец твердо решил: нынче же вечером он поговорит с Дзотто начистоту и наконец выяснит, что не поделили таркийцы в прошлом и зачем Андзолетто позвал охотника с собой, если не доверяет его мнению и готов вступать с ним в спор по любому поводу.
            - Завтра осмотримся более внимательно, - меж тем хмуро объявил Дзотто, - тогда и решим, что делать. Привал.
            Повторять дважды не пришлось. Ущелье стремительно проваливалось в ночь, тени сгущались, на небе загорались звёзды. Чтоб не терять поутру времени, решено было обойтись без шатра, а устроить свои походные кровати в углублении под массивным скальным навесом. Первую половину ночи решили оставить дежурить Дзотто и Доменика, перед рассветом их должен был сменить Юранд.

* * *
            Прижавшись друг к другу и укрывшись меховыми плащами поверх шерстяных одеял, Дея с Марселлой долго лежали в тишине и не могли заснуть. Им было непривычно ночевать на открытом воздухе и видеть над собой только бездонное небо. Луны не было – она никак не могла перебраться через горный хребет, зато от края до края ущелья великолепным сияющим мостом перекинулся млечный путь.
            Чем прилежнее старалась уснуть Дея, тем дальше бежал от неё сон. Ни усталость, ни позднее время, ни собственные уговоры на тему: надо заснуть, иначе завтра ты не сможешь вовремя встать, не могли ни на минуту смежить её век. Вернее, глаза на секунду закрывались, но тут же распахивались и опять устремлялись к звёздной россыпи над головой, потому что именно это «вовремя» и беспокоило деворскую барышню больше всего.
            Юранд сказал, что, как обычно, возьмет на себя утреннее дежурство и сменит братьев на вторую половину ночи, но, произнося это, задержал на Дее взгляд. И мгновенно, от понимания, что эти слова обращены в первую очередь к ней, и от нежного зова, который она прочла в его глазах, её вновь, как утром на скале, будто опалило горячим дыханием. Ей показалось, что она целую вечность, пока не схлынул обжигающий щеки румянец, просидела, не смея поднять лица и ожидая неминуемых вопросов… Но никто ничего не спросил, и ничего не заметил. О, Небеса!
            О Небеса! Дее сделалось жарко от накативших воспоминаний, и она лёгким движением скинула одеяло с плеч. Так неужели никто ничего не замечает? Ни брат, ни Марселла?!
            Она с наслажденьем потянулась и зажмурилась, прислушиваясь к собственным ощущениям. О! Они напоминали ей пестрый ковёр, в котором с радужными нитями юного восторга переплетались отдельные тёмные ниточки смутного трепета пред неведомым – желанным и запретным. Они рождали в её душе тревогу, и благодаря им она невольно представляла себя маленькой лодочкой, созданной для плавания по тихому прудику и вдруг вынесенной течением на солнечный и прекрасный простор реки – бурной и опасной. Отринув на высоком одиноком камне все наставления, все порядки – всё, в чём она была уверенна прежде, и вверившись только ему и своему искреннему, но неопытному сердцу, Дея поняла, что идёт против правил, и чувствуя себя счастливой, одновременно не могла не ощущать собственной беззащитности. Впервые она поступила своевольно, утаив случившееся от брата и Марселлы, и впервые осознала, что за свой выбор каждый несет ответственность сам. Она понимала, какой опасный и необратимый шаг, возможно, готова сделать, но не хотела остановиться.
            Любовь – то самое чувство, узнав которое, человек осознаёт, сколь скучной и пресной была жизнь без нее; чувство, заставляющее людей совершать безумства, отказываться от всего, раньше дорогого, безоглядно отдавая себя чему-то новому, уже подхватила в свой стремительный водоворот маленькую лодочку Деи, и она с надеждой вверила себя стихии.
            Дею удивляло, пугало и восхищало сознание того, как мало времени прошло с момента, как утром она чуть не поцеловалась с таркийцем, и как скоро – за один только сегодняшний день! – они невероятно, ужасно сблизились.
            «Да, да, именно, ужасно», - призналась она себе, вспоминая, что за полный тревог день им ни разу не удалось остаться наедине, и больше между ними не было сказано ни одного слова с глазу на глаз. Но несмотря на молчание и недосказанность, и он, и она начали понимать друг друга без слов.
            Она полюбила страстно, безрассудно, так как любят первый раз в жизни… и что здесь можно добавить? Разве только то, что с этого дня Дея, точно прозрев, начала подмечать, как при взгляде на неё в обычно холодных глазах Юранда загорается золотистый тёплый огонь. Она читала в них восхищение, и кроме него, чуяла что-то ещё – затягивающее, пугающее и сладкое, чему названья не знала. Губы её при этом пересыхали, а весь мир плыл и сжимался в её сознании до размеров ласкающих её зелёных глаз. Словно таинственная, невидимая для остальных тропка пролегла от него к ней, и во власти счастливого ожидания она бежала к нему навстречу через незнакомый, полный неожиданностей лес…
            …или узкое ущелье?
            Мысли Деи ненадолго перекинулись к Морху, растерзанному ослику и утесу, преградившему путь. Ненадолго, потому что столько говорили об этом сегодня с Марселлой и Кастором, что мысли промелькнули, как быстрая воробьиная стайка, на краткое мгновенье задержались на воспоминании о ссоре таркийцев и вновь вернулись к Юранду.
            Ах, будет ли у них завтра время, чтобы поговорить? Ведь сказать нужно слишком много, и улученная украдкой минута не подойдёт для такого разговора. А вдруг дежурить поутру он будет вместе с Кастором, раз Доменик остался дежурить с Дзотто? И как охотник скажет ей об этом? Какие найдёт слова? И что она произнесёт в ответ? И что будет потом?
            Дея медленно провела кончиками пальцев по нежным нецелованным губам. «Наверно, потом нужно будет рассказать всё Доменику», - но эта мысль по сравнению со всеми другими была почему-то сонной и вялой, и шевельнулась в голове Деи, когда глаза её начали наконец смыкаться. Она вздохнула и вновь потянулась, наполняясь истомой сладких переживаний и надежд.
            Завтра, завтра…
            - Дея, ты не спишь? - прошелестел рядом шёпот Марселлы, и Дея, испуганно вынырнув из дрёмы, настороженно замерла. Значит, Марселла не спала… неужели заметила? Догадалась?! И тут же перед Деей с удивившей её саму практичностью встал вопрос: открыть ли подруге правду? Что и говорить, ведь Марселла была гораздо более сведущей в вопросах любви девица, уж она-то точно знала, что следует и чего не следует делать юной барышне, не желающей угодить в некрасивую историю, и потому узнать её мнение было интересно.
            Дея замерла, мысленно балансируя между «да» и «нет», но ревнивое желание сохранить известную только ей и ему чудесную тайну, воспротивилось пустому любопытству.
            - Не сплю, - осторожно ответила она, решив про себя ни за что не признаваться.
            Марселла, видимо уже не надеявшаяся услышать ответ, радостно встрепенулась:
            - А я думала, ты спишь. Ты последнее время целыми днями словно спишь и ничего не слышишь.
            Дея молча улыбнулась. Это была правда, она действительно чувствовала себя будто спящей наяву. Во-первых, потому что вымотанная ранними подъёмами, и впрямь днём всё время клевала носом. А во-вторых, потому, что ей казалось, что только во сне она так плохо осмысливает собственные поступки и вдобавок не может в них ничего изменить.
            Марселла между тем придвинулась ближе к её уху и посетовала:
            - Никак не могу заснуть. Мне так грустно, я так устала от этой ужасной дороги, от страха и неизвестности. В конце концов, мне надоело спать полуодетой и непонятно на чём. И надоело постоянно находиться на глазах у четверых мужчин… в таком неприбранном виде… Дея, что ты молчишь? А как тебе?
            Дея почувствовала лёгкий укол совести. Последние дни она была так занята собой, что совершенно не знала, чем живёт подруга, и даже сейчас сперва отнесла её вопрос на свой счёт, в то время как Марселла видимо просто хотела поговорить с ней по душам, как это бывало прежде. Дея повернула голову и тихим шёпотом честно призналась:
            - Нет, мне не надоело. Мне путешествовать интересно, и всё нравится.
            - Что, даже они? Я имею ввиду таркийцев?
            - И они тоже, - ничуть не покривив душой, кивнула Дея, и Марселла ненадолго задумалась.
            - Не знаю, - произнесла она минуту спустя, - могу ли я говорить тебе это. Доменик мне строго-настрого запретил беседовать с тобой на темы мужчин...
            - Что? - вот это была новость!
            - Ну, ещё давно, в Деворе, - пояснила Марселла, - он запретил мне разговаривать с тобой о мужчинах… и о всём, с ними связанном… Но мы с тобой говорили иногда, правда? А раз мы едем в окружении стольких мужчин, ты должна знать, что иногда мужчинам приходят в голову такие странные идеи и такие неприличные желания, что… - Марселла старательно подбирала слова, а Дея ошарашенно молчала и ждала. Она догадывалась, какие именно «странные идеи и желания» имеет в виду Марселла, но не могла взять в толк, к чему подруга завела этот разговор именно сейчас, и вновь заподозрила в её словах скрытую игру.
            Марселла сбивчиво продолжала:
            - Эти таркийцы, понимаешь, ты не должна думать, что они похожи на Доменика, и ждать от них присущего ему благородства. Доменик правильный, порядочный, скромный и вообще надёжный.
            Это тоже была новость. Конечно, не то, что Доменик «правильный и порядочный», в этом Дея, естественно, не сомневалась, но Марселла никогда ещё так о нём не отзывалась. В её устах он был исключительно «чёрствым сухарём» и «арнийским чурбаном».
            - Таркийцы примитивные мужланы, - чуть ли не в голос добавила разволновавшаяся Марселла и даже приподнялась на локте. - Их интересует в девушке только одно, и… и они совсем не хотят нести ответственности за свои поступки. Они, невзирая на присутствие брата, могут позволить себе такие скотские вольности и гадости… - Марселла задохнулась от возмущения, - и больше всех твой кошмарный кузен Андзолетто!
            - Да что случилось? - не выдержала Дея, тоже села и испуганно посмотрела сначала в сторону «примитивных мужланов» таркийцев, спящих неподалёку, а потом в сторону «кошмарного кузена», который, повернувшись к ним спиной, сидел у догорающего костра в обществе «правильного» Доменика. Дея, наконец, убедилась, что дело не в ней, а в подруге, и по-настоящему перепугалась.
            Марселла осторожно потянула Дею за руку, вынуждая снова лечь. Привлекать своими сетованиями внимание окружающих в её намерения явно не входило.
            - Помнишь, мы говорили с тобой ещё в замке… ну, насчёт Дзотто? - поведала шёпотом Марселла, когда голова Деи оказалась напротив её головы. - Так вот, ты была абсолютно права! У твоего кузена нет никаких представлений о правилах и приличиях! И я теперь не сомневаюсь, что ту деворскую барышню, ну, про которую ты мне рассказывала, он соблазнил, обесчестил и бросил. Он позволил себе и со мной заигрывать, хотя, как выяснилось, не имел на это никакого права. Я… я почти доверилась ему, а, как оказалось, у него есть невеста! Представляешь?!
            Дея не представляла. Она впервые слышала о какой-то невесте, что было неудивительно, исходя из того, что услышать об этом можно было только от молчаливого Доменика; но ещё меньше она представляла, что значит в устах Марселлы «почти доверилась»? Поэтому, чувствуя, что краснеет, Дея смущенно выдавила:
            - И что?
            - Получила урок. Не стоит полагаться на благородство господ таркийцев, которым честь дамы – что коровья лепёха!
            Наверно, лицо Деи выразило ужас, потому что Марселла слабо усмехнулась:
            - Да, нет. Ты не думай, ничего он со мной не сделал, просто вовремя избавил от иллюзий по поводу самого себя и своих дружков-таркийцев. Ладно, - подумав, решила она, я расскажу тебе, и пусть Доменик не сердится, потому что это для твоей же пользы!
            - Ты же знаешь, - Марселла собралась с мыслями и начала свой печальный рассказ, - мне Андзолетто понравился с самого начала, я говорила тебе, что была бы не прочь выйти за него замуж, несмотря на то, что он всего лишь таркиец… я видела, что тоже нравлюсь ему. Он оказывал мне знаки внимания, но ты понимаешь, что как порядочная девушка, я держала его на расстоянии. Я, конечно, немножко кокетничала с ним, но я помнила твой рассказ об обесчещенной им девице… Так вот, теперь я поняла: та девушка, возможно, совсем не была виновата, а во всем виноват был твой наглый кузен!
            Дея не проронила ни слова, только опять осторожно покосилась в сторону тихо беседующих братьев.
            Марселла, тоже бросив настороженный взгляд на тёмные силуэты спин, продолжила рассказ: призналась, что желая понравиться Дзотто, кокетничала с ним, но так как сеньор был всегда слишком занят, она искала способа остаться с ним наедине, чтобы взглядами и намёками дать ему повод задуматься о рождающихся между ними чувствах. И наконец, когда она обнаружила в лесу след оборотня…
            - Как – оборотня? - бесхитростно изумилась Дея.
            - Ну, не оборотня, а коровы, конечно, - отмахнулась Марселла от наивного вопроса, - нельзя же было сказать Дзотто, что мы пойдем смотреть на коровьи следы и лепёхи?!
            - Нельзя, - убежденно согласилась Дея, а Марселла, подавив очередной вздох, поведала, чем кончилась прогулка. Она подробно описала, как, мило беседуя, они углубились в лесную чащу, а там сеньора Андзолетто словно подменили.
            - Представь, без всяких объяснений он сначала полез ко мне целоваться, а потом попробовал запустить свои руки мне под юбки!
            Дея, не веря своим ушам, испуганно уставилась на кузину, ей казалось, что Марселла что-то недоговаривает или, напротив, сильно преувеличивает. Предки разбойники и свободные таркийские нравы, конечно, многого стоили, но чтобы сеньору нападать в лесу на знакомую барышню, родственницу брата… это было слишком!
            - Да-да, я еле отбилась! - угадав недоверие подруги, кивнула Марселла. - Накинулся без всяких объяснений! И руки такие сильные, бесстыжие! Я влепила ему пощёчину, сказала, что он наглец, и что за такие дела ему придётся ответить. Что порядочные люди после такого женятся. На что он сказал, что отвечать не намерен, поскольку помолвлен и не может предложить мне своей руки. Представь, какой наглец!
            - И ты не рассказала Доменику?
            Марселла помолчала.
            - Зачем? Ничего же не случилось, я не хочу, чтобы эта история стала всем известна… И потом, понимаешь Дея, я не могу сказать, что он собирался сделать это насильно. Нет, он отпустил меня почти сразу, но ты должна понять: раз приличный кавалер позволяет себе так вольно истолковывать симпатии приличных барышень, это говорит о его привычках и о таркийских порядках. После «ухаживаний» сеньора Андзолетто, - закончила она, - как бы этот добродушный с виду Кастор не старался пустить мне пыль в глаза – меня больше не обманешь. Я знаю, что в мыслях у него то же, что и у его развратного дружка. Только и думает, как бы посноровистее засунуть свои лапы, куда не следует. И этот писаный красавчик Юранд такой же!
            Дея, хоть и предчувствовала, что разговор вот-вот скатится на Юранда, всё равно, когда Марселла наконец произнесла эти слова, напряглась. Сердце в её груди возмущённо трепыхнулось, и она почувствовала, как горячий румянец вновь заливает лицо и шею. Правильно, правильно, что она ничего не сказала Марселле!
            - Я тебя предупредить хотела, - продолжала Марселла, не замечая реакции кузины и глядя на вынырнувший из-за гребня сияющий край луны, - замечаю, что последние дни охотник, как будто вертится вокруг тебя. Смотри, Дея. Я понимаю, выглядят его заигрывания мальчишеством. Это всё так невинно: обсыпание хмелем, рассказывание легенд, даже прогулки, - она презрительно хмыкнула. - С виду этот румяный Юранд – просто шиповник без шипов. Но он не так прост, как кажется и, поверь моему опыту, он явно себе на уме. Шипы-то у него всё равно есть! Уверяю тебя, то, что тебе пока показывают – это только цветочки, а вот когда наколешься, да пойдут плоды… Знаешь ли, Дзотто мне ведь тоже сперва казался не совсем безнадёжным сеньором А они все одного с ним поля ягоды! Одно слово: коварные, распутные таркийцы. Напакостят – и в сторону! У каждого, наверно, столько нечестивых побед на счету, что пальцев на обоих руках не хватит. На твоём месте я держалась бы от них подальше. Дея? Ты спишь что ли, Дея?
            Дея не отозвалась и поскорей малодушно захлопнула глаза. Пускай думает, что она спит. Пускай. Ей было очень жаль Марселлы. Она сочувствовала её разочарованию и пережитому стыду. Она была признательна ей за заботу, но слушать дальше не могла. И обсуждать его не хотела. Из всего цветочно-ягодного компота, которым из лучших побуждений напоследок окатила её подруга, в сердце Деи осталось только одно верное, милое слово: «шиповник».
            «Шиповничек, - ласково повторила она про себя и тихо улыбнулась. - У него, конечно, есть «шипы», в этом Марселла была совершенно права, но они совсем не такие!!!»
            Дея вновь, только теперь немного грустно, улыбнулась: ей вспомнилось, каким острым, обмораживающим ледком блеснули зеленоватые глаза при ссоре с Дзотто, и каким отчуждённым и решительным было его лицо. Вспомнился ей и тот холодный, строгий взгляд, которым он удостоил её, когда она позволила себе вмешаться в мужской разговор и, зябко передёрнув плечами, потянула на себя одеяло.
            «Коварный, - фыркнула она, уже проваливаясь в сон. - Нет, ну вы подумайте! Придет же в голову такая чушь!
            …И всё же, интересно: в объятья каких таких прелестных фей посылал его сегодня Дзотто?»
           





Данный текст принадлежит Вастепелев и К* ©.
Бездоговорное использование текста и его частей: воспроизведение, переработка (переделка) и распространение без указания авторства и ссылки на источник, запрещается.