- Не подъезжайте к ним, Дея! - крикнул Доменик, но было уже поздно.
      Тонконогая Кора, подрагивая ноздрями, жадно вдыхала дурманящий запах, и вдруг, вытянув вперед сухую голову и перестав слушаться, направилась к вырубленным кустам.
      Вот что значит считать ворон, вместо того, чтоб смотреть за дорогой. Нет, верно говорил Доменик: брать барышень в путешествие – всё равно что ехать на диком осле с завязанными глазами. Ни за что не угадаешь, куда приедешь. Точно.
      Мысли Деи, после рассказа Доменика о разбойниках витали так далеко от путешествия, что она не обратила внимания на спешившегося брата. Её кузен Андзолетто Арнео Скорце –потомок Малыша Скорца?! Вот это да! (То, что Скорц такой же предок Доменика, как и Дзотто, ничуть не взволновало Дею. В Доменике она была уверена как в себе.) Но то, что предки почти всех таркийцев – разбойники? Вот это новость!
      Хотя… хотя в кузене Дзотто, в самом деле, чувствовалось что-то опасное.
      Дея так давно не видела Андзолетто, что почти забыла, как он выглядит. Она была совсем девчонкой, когда Дзотто последний раз приезжал в Девор. Но его пронзительно синие глаза ей запомнились. А его взгляд… В тогдашнем лексиконе Деи не было слов, чтобы охарактеризовать этот взгляд: острый, как обнажённая сталь, и обжигающий. Только вот обжигающий чем… огнём или льдом? Дее всегда делалось не по себе, если Дзотто пристально смотрел на неё: ей начинало тут же казаться, что она фруктовый пудинг или ещё что-нибудь съедобное. Такой взгляд вполне бы подошёл бы сытому вурдалаку приехавшему на бал. Наверно поэтому, при мыслях о Дзотто в сознании Деи часто всплывало воспоминание, казалось бы, не имеющее к кузену никакого отношения.
      Слова, сказанные братом, как камни, брошенные в гладь пруда, вновь оживили в памяти Деи полустёртую временем картинку: она маленькая, стоит в кабинете отца и любуется висящим на стене кинжалом. Он очень красив: узкий, в белых кожаных ножнах и с чистым большим сапфиром на рукоятке. Дея протягивает руки и, не отрывая взгляда от манящей синей глубины, медленно и завороженно тянет из ножен холодную сталь... Она даже не почувствовала боли – так остро оказалось блеснувшее на свету лезвие, но пораненная ладонь тут же обагрилась кровью, а гранатовые брызги окропили светлое платье…
      Почему она всё время вспоминала о том случае? И при чём здесь Андзолетто?
      Примерно такими мыслями была забита голова Деи, когда Кора, не чувствуя больше поводьев, сошла с дороги и направилась к чахлым кустам, усыпанным невзрачными бледно-зелёными звёздочками цветов. Доменик предостерегающе вскрикнул, но поздно!
      Всё последующее случилось в одно мгновенье: только что она растяпа-растяпой сидела, уставившись невидящим взглядом в какую-то точку перед собой, и вот внезапно всё вокруг пришло в движение. На Кору будто напал рой слепней: она тонко заржала, завертелась, совершила како-то невозможный скачок в сторону, пошла-пошла бочком, словно собираясь завалиться набок; и в тот самый момент, когда подбежавший Доменик уже протянул руку, чтобы схватиться за недоуздок, Кора запрокинулась и лягнулась. Дею резко качнуло вперёд, так что она едва не откусила себе язык, а взбесившаяся лошадь, поднявшись в галоп, понеслась прямо на острые, преграждавшие дорогу сучья.
      Хорошо, что Доменик очень серьёзно относился к тому, чтобы обучить Дею держаться в седле.
«Ты только тогда будешь чувствовать себя уверенно, - говорил он, заставляя её снова и снова переводить коня с рыси в галоп или брать препятствие, - когда начнёшь чувствовать лошадь. Когда будешь угадывать её следующее движение».
      Ох, как это ей сейчас пригодилось! Кора с лёгкостью птицы взвилась над брёвнами, а в следующий миг, когда её спина стала проваливаться вниз, Дея едва-едва успела сместиться, чтобы не отстать от движения лошади. Став единым целым, они перелетели завал и, не разбирая дороги, помчались сквозь лесную чащу.
      В ушах стоял свист, встречный ветер хлестал по щекам жёсткой лошадиной гривой, и в то же время, Дее казалось, что это не она и Кора летят сквозь густой подлесок, а это лес ожил и со страшной скоростью несётся на них. Деревья набегали со всех сторон, кусты валились под ноги, сучья норовили зацепить и скинуть. Тем не менее, единственной возможностью спастись было ничего не предпринимать, а довериться лошади. Дея вжалась, прильнула к лошадиной шее всем телом, и, помня науку Доменика, лишь осторожно подбирала, укорачивала повод.
      И наконец, дыхание, а за ним и шаг Коры стал сбиваться. Она готовилась перейти на рысь. Бег замедлялся. Еще несколько арров* и Кора, дрожа взмыленными лоснящимися боками, остановилась. Дея подняла разгорячённое лицо.
      Одна.
      Без Доменика. И без Марселлы.
      Только бедняжка Кора, напуганная не меньше молодой хозяйки, перебирает тонкими точёными ножками и виновато косит на Дею тускло-сиреневатым глазом. Приехали…
      И стало страшно. Очень. Даже лес, что окружал её и Кору, стал выглядеть теперь куда как не дружелюбно. Это был не просто глухой, непроходимый и незнакомый лес. Это был очень странный, очень печальный лес.
      На опушке поляны, с которой Кора пустилась в своё отчаянное бегство, росли преимущественно старые дубы и липы. Солнце подсвечивало молодую листву, и оттого лес, в котором остался Доменик, был пронизан жизнерадостным жёлто-зелёным светом. А здесь со всех сторон Дею обступали исполинские ели и ещё какие-то незнакомые ей, мрачные деревья. Могучие стволы и тех и других поросли светло-голубым, пушистым мхом, серыми лишайниками, и устремлялись так далеко ввысь, что у их подножия совсем не оставалось света. Мрак висел меж густых, опущенных книзу ветвей, и невольно казалось, будто в этой части леса царит вечная лунная ночь.
      Дея обернулась назад, в надежде отыскать «тропу», которую они с Корой должны были оставить за собой, и тихо ахнула. О нет! Мрачный лес не имел подлеска! Землю покрывала осыпавшаяся серо-коричневая хвоя, редкая трава и сплетение узловатых корней. Лошадиные копыта почти не промяли плотной почвы и пытаться отыскать по следам дорогу назад, представлялось делом рискованным. В груди вдруг стало горячо-горячо, а сердце забилось неравномерными ударами. Дея почувствовала непреодолимое желание скакать, бежать, кричать, словом, делать хоть что-то, чтобы просто не сидеть сиднем на одном месте.
      «Так. Это паника», - сказала она себе, стараясь унять дрожь и помня, что Доменик учил, что нет ничего хуже в скверной ситуации, чем начать паниковать.
      Он вообще многому её научил… чему мог, как говорится.
      Не только верховой езде, но, например, плаванию – что в Деворе среди женщин было большой редкостью, или чтению карт и определению направления по звёздам, и даже свежеванию и разделке тушки кролика или фазана. Можно сказать, что с арнийским упорством и простодушной уверенностью в том, что «всё это жизненно необходимо», он учил её всему, что знал сам. За исключением обращения с оружием, но это уже было дело принципа.
      «Женщине оружие ни к чему, - всегда говорил ей Доменик. - И вовсе не потому, что у женщины слишком слабая кисть и запястье. Существуют особые приёмы позволяющие справиться с физически более сильным противником. Главное не в этом. Человек, обнаживший меч, должен точно знать, зачем он это сделал. Здесь не может быть: «или-или». Один единственный удар может иметь необратимые последствия. А женщина – созданье неустойчивое в своих желаниях. Она сначала пустит оружие в ход, а когда поймёт, что натворила, скажет, что ничего подобного совершить не хотела, и всё вышло случайно. И будет жалеть. А может быть и по-другому: видом обнажённой стали она лишь раздразнит противника и тем только навредит себе. Если случилась беда, подхвати юбки и дуй со всех ног. Если поймали, не бойся и не теряй самообладания. И никогда не кричи, если помощи ждать не от кого – это действует на нервы. Поплачь, в крайнем случае.»
      Правда, Дея никак не ожидала, что из домениковских наук ей что-то когда-нибудь может пригодиться. Она и не представляла себе, что может оказаться где-нибудь без брата.
      Дея сжала узду тонкими подрагивающими пальцами, пытаясь припомнить: не говорил ли Доменик чего-нибудь по поводу «глупой барышни, затерявшейся в незнакомом лесу». Кажется, он упоминал о том, что конь сам может найти дорогу к дому, если всадник не будет ему мешать. Доменик рассказывал, что у лошадей очень тонкий нюх. Но – вернуться к своему дому и просто назад на поляну – это всё же разные вещи.
      Тем не менее Дея решила попробовать. Отпустила всё ещё натянутую уздечку и стала плавно покачивать поводом, словно понукая лошадь к движению, но оставляя выбор пути за ней. Умница Кора как будто поняла желание хозяйки, не спеша развернулась и довольно уверенно тронулась приблизительно в обратную сторону. Приблизительно…
      - Давай, давай, моя хорошая, - подбадривала её Дея, замечая по взрыхленной почве или случайному отпечатку копыта, что двигаются они в верном направлении. В конце концов, ведь и Доменик должен уже искать их. Кстати, может, пора позвать его? Совет «не кричи» был дан явно не к такому случаю. Сейчас, пожалуй, нужно было немного поаукать. Она уже набрала в лёгкие воздуха и хотела крикнуть, как вдруг из лесной гущи донёсся протяжный с переливом свист.
      Звонкий, резкий… совершенно разбойничий! Доменик так не свистел, да и вообще ему навряд ли пришла бы идея звать её свистом. К тому же, с другой стороны свистуну тут же ответил второй свист, такой же пронзительный и залихватский. Дея оторопела, а Кора, напуганная новым неожиданным звуком, прижав уши, шарахнулась в сторону.
      Но на этот раз ускакать далеко им не удалось. Тёмная тень неожиданно вынырнула из еловых ветвей, и рука, куда более крепкая, чем у юной всадницы схватила Кору под уздцы.
      - Не так скоро, - пробасил чуть сбитый прерывистым дыханием голос.
      Высокий здоровяк без фарсетто, в распахнутой на волосатой груди рубахе, без труда пригнул голову вздрагивающей Коры к земле и поверх неё смотрел на обмершую Дею широко расставленными тёмно-карими глазами. Его буйная каштановая шевелюра взмокла и спуталась от бега, а на крутом покрасневшем лбу и высокой переносице блестели капельки пота. На щеках мужика (или парня?) ерошилась рыжеватая полуборода-полущетина из-за которой определить его возраст было затруднительно. Скорее, таркиец был даже молод, наверно, даже моложе Доменика, однако он настолько превосходил его мощью, что Дея решила, что таркиец наверняка старше. Кисти его рук напоминали лопаты, и девушка почему-то сразу подумала, что если эта лапища попробует закрыть ей рот, то прикроет всё лицо целиком, и она точно задохнётся.
      - Я поймал её, - громко и кровожадно сообщил таркиец кому-то невидимому для Деи, и тут же все детские страхи, подогретые сегодняшними откровениями Доменика, ожили в слабом сердце: таркийские разбойники, с душегубской кровью в венах, и… она нежная барышня – ну точно фруктовый пудинг на тарелке! Ешьте! Только Малыша Скорца не хватало!
      «…и дуй со всех ног!», - эти слова яркой молнией вспыхнули в её сознании, и, не успев толком сообразить, к чему такое бегство может привести, Дея вёртким ужом соскользнула с седла на землю и, подхватив юбки, как и было велено, метнулась в темный колючий провал меж стволов. «Прости, Кора. Надеюсь, они не едят конины...»
      Таркиец явно не ожидал от барышни подобной прыти. Продолжая удерживать фыркающую кобылу, он слишком поздно выбросил руку в сторону прошмыгнувшей девушки, но пятерня чиркнув кончиками пальцев вдоль спины, пролетела мимо. Ой!
      Земля ушла из под ног внезапно. Прямо за рядом замшелых стволов, которые она проскочила на одном дыхании, начинался крутой обрыв, и Дея со всего маха ухнулась вниз. Не упала. Но едва успевая перебирать ногами, полетела так, что случись на пути камень или дерево, верно б расшиблась насмерть.
      - Держи, держи девчонку! В овраге! - неслось вдогонку с высоты косогора.
      О Небеса! Если уж наверху стоял такой сумрак, как же должно быть темно внизу? Как ни страшен был громила-таркиец, оставшийся позади, распахнувший пасть, совершенно чёрный овраг выглядел не менее угрожающе. А вдруг там вода? Или болото? Дея пробовала попридержать бег – куда там! Руки были заняты платьем, и даже уцепиться за мелькавшие кусты, чтоб снизить скорость, не было никакой возможности. Оставалось только упасть и катиться дальше как придётся. Ой! Ой! Ой!
      Но тут спуск внезапно кончился. По инерции Дея сделала еще несколько быстрых шагов и ударилась обо что-то… Вернее, о кого-то. А если ещё точнее, не ударилась, а локтями вперёд влетела в чьи-то распростёртые объятья. Вместе они качнулись, но вопреки всем законам земного притяжения, устояли на ногах.
      - Вот и славно, - щекоча ухо горячим дыханием, порадовался поймавший её незнакомец, и Дея испытала такое чувство, словно залпом выпила полкувшина ледяной воды – так скверно и холодно стало в животе. По телу ветерком пробежал озноб, когда его пальцы сомкнулись на её руках. Из-за темноты она не могла рассмотреть держащего её таркийца, но видела, что он не огромен, как предыдущий, а по ощущению даже жидковат: чуть повыше её самой. Это вселяло надежду, хотя было совершенно очевидно, что бежать больше некуда. Но страх оказался сильнее доводов рассудка. Дея дёрнулась, предпринимая новую попытку вывернуться и броситься наутёк и – не тут-то было. Несмотря на кажущуюся хрупкость и гибкость, таркиец оказался гораздо сильнее, чем она ожидала, и не выпустил добычи. Его руки сжали запястья Деи, словно два железных браслета.
      - Да не брыкайся ты! - грозно цыкнул он на неё, отпуская одну её кисть и для надёжности крепко перехватывая её поперёк талии освободившейся рукой, отчего Дея оказалась притиснутой к груди незнакомца. - Ишь, шустрая какая, - голос у него был сердитый, но не страшный. Скорее, молодой и мягкий, что, конечно, ничуть не развеяло опасений Деи – её по-прежнему продолжал колотить мелкий озноб. Незнакомец, словно желая унять его, плотнее прижал к себе её трепыхающееся тело и почти нежно похлопал ладонью по её лопаткам:
      - Ну… малышка, не бойся, всё хорошо. Стой спокойно.
      Абсурд какой-то!
      - Пустите меня! - отчаянно, но со всей твёрдостью, на какую только способна была сестра Доменика, велела она сему новоявленному «Малышу» и заставила себя перестать вырываться. Как ни странно, но строгий тон подействовал на таркийца. Руки слегка ослабли, а голос неуверенно поинтересовался:
      - А… ты не убежишь?
      - Не убегу.
      - Ну смотри… а то тебе же хуже.
      - Это я уже поняла.
      - Идёт, - рука обнимавшая спину, медленно опустилась, а следом осторожно разжалась та, что держала запястье. Дея, почувствовав себя свободной, едва удержалась, чтоб не броситься прочь.
      Голос невидимого «доброхота» продолжал:
      - Здесь вообще-то опасно… гулять разным… ммм… ты, вообще, кто?
      - Ком с горы, - невежливо бухнула она первое, что пришло в голову. Не хотелось сердить его, но не говорить же, что она Дея из Девора? Ещё неизвестно, чем обернуться может: мало ли, как они тут к деворцам относятся? А особенно к одиноким деворским барышням.
      Таркиец, кажется, засмеялся:
      - Ну то, что с горы – это я тоже уже понял. Так скатилась, что у меня до сих пор грудь гудит – и острые же у тебя локти! Особенно для кома!
      - А зачем вы меня ловили? - огрызнулась она и потерла собственные запястья. Ничего чуднее данной ситуации Дея и представить себе не могла: стоять в тёмном овраге и препираться с невидимым типом! Несмотря на то, что недавний испуг тяжёлой ледышкой лежал где-то на дне желудка, смешанное с раздражением удивление было сильнее. Главное, непонятно было, к чему всё идёт? И что он собирается делать дальше? И сам-то он кто? Судя по всему, немедленная и мучительная смерть ей не грозила. Если незнакомец и был разбойником, то не из самых кровожадных.
      Резкий свист заставил Дею вздрогнуть. Таркиец повернул голову на звук, но свистеть в ответ не стал. Просто крикнул:
      - Здесь мы, Кастор.
      - Чего застряли-то? - сверху долетел слышанный прежде басовитый голос. - Не можешь справиться? Ты держи её крепче, а то она очумелая, вновь убежит.
      - От меня не убежит, - уверенно обнадёжил нижний, - ведь не убежишь?
      У Деи от этих слов внутри опять всё похолодело, но она не выдавила из себя ни звука.
      - А мне-то что делать, - не унимался тот, что наверху, - вы поди, долго там валандаться будете? Может, и мне спуститься?
      - Нет, - твёрдо отрезал нижний. - Ты ступай. Встретимся на той стороне, у разбитой молнией сосны. Ну, - таркиец беспардонно дёрнул обомлевшую Дею за руку. - Давай быстрее.
      - Что – быстрее? - голос Деи предательски дрогнул.
      - Идём быстрее. Ты не ушиблась? Ноги целы?
      Дея смогла только помотать головой.
      - …тогда не отставай. И иди осторожней, здесь ямы. Ты извини, но мне сейчас не до тебя. Я тороплюсь. Так что шевелись, ладно?
      От подобной логики Дея растерялась: сначала ловят, пугают, а потом объявляют, что им не до тебя! Как будто это она гонялась за ним по всему лесу! Что же происходит? Доменик, Доменик, где ты?! Что делать!
      Таркиец меж тем осторожно двинулся куда-то по дну оврага. Дея постояла, а когда невысокая фигура готова была кануть в непроглядную тьму, испугалась и направилась следом. Под ногами что-то мягко проминалось, наверно, густой мох. И темно было – хоть глаз коли. Но таинственный провожатый шёл уверенно. Казалось, дальнейшая судьба пленницы перестала его волновать. Во всяком случае, он ни разу не обернулся, чтобы убедиться, что она идёт следом. Неужели слышал шаги? Дея была уверена, что ступает очень тихо. То ли от досады, то ли из озорства она замерла на месте. Таркиец прошёл два шага и вздохнул:
      - Ну? Я же просил не отставать?
      Дея послушно тронулась с места и, нагнав, сама робко коснулась рукава его одежды:
      - Э… у меня там ещё лошадь, - напомнила она и, осмелев, добавила, - и ни к какой сосне я не хочу. Куда мы идём? Меня ищут! Я… я… не пойду с вами.
      Таркиец остановился:
      - Короче: «спасибо за компанию, не смею задерживать» – так что ли? - он усмехнулся и неожиданно вновь обнаглел. - Никуда ты не пойдёшь, пока я не отпущу тебя. И раз уж всё так сложилось, я думаю, нам надо познакомимся. Я Юранд. Юранд-охотник, может слыхала?
      - Нет.
      - Хм… Странно. Ну?
      - Что, ну? Что вы всё: «ну», да «ну»?
      - Дурацкая привычка. Так кто ты?
      - Дея… хотя я не уверена, что должна вам это говорить, - она замялась, не зная, как лучше выразиться и решила выложить напрямик, как учил Доменик. - И я не понимаю, зачем вы за мной гонялись… знаете, какой-то странный способ у вас знакомиться. Что вам от меня надо, почему мне нельзя уйти?
      Дея спросила и пожалела, потому что таркиец неожиданно шагнул к ней, опустил руку на плечо и придвинулся ближе, пытаясь разглядеть её лицо. Сама Дея смогла различить только его растрёпанные волосы (кажется, светлые) и мерцающие глаза.
      - Забавная ты, Дея, - таркиец произнёс это так серьёзно, что Дея поняла, что ему совсем не до забав. - Ты уверена, что с тобой всё хорошо? Ты, по-моему, не с горы свалилась, а с луны. Что значит: зачем я за тобой гонялся? Ты что, не видишь, какая темень кругом?
      - Вижу, - мало что понимая, кивнула она. Разговор – точно между двумя глухими. - И что? Наверно, уже вечер?
      - Вечер? А это, по-твоему, что? Вечерний туман? - он резко крутанул её вокруг оси и указал куда-то назад вдоль дна лощины.
      Чёрный зев оврага был тёмен, и никакого тумана, о котором говорил этот если не полоумный, то во всяком случае очень странный таркиец, Дея не замечала. Её больше тревожила его ладонь, вновь замершая на её плече. Дея вновь ощутила упругую силу, скрытую в его руках. «Ах, ведь он охотник, - проплыла вялая мысль, а по рассказам Доменика она отлично знала, как нелегко натянуть большой лук, - значит, вот откуда эти железные пальцы».
      Как вдруг…
      Дее почудилось, что вдали кто-то невидимый попытался раскурить трубку: сизая струйка потянулась вверх, затрепетала и расползлась в воздухе бледно-синим дымком. Ничего страшного, просто немного непонятно. Но охотник продолжал удерживать её рукой, словно всё самое интересное ждало её впереди. И точно. С того же места потянулась вверх ещё одна струйка… помощнее. Она поднялась повыше и, так же как первая, бесследно растворилась. Несколько секунд ничего не происходило, а потом темнота выпустила не струйку дыма, а колечко. Обычное колечко – точно такое, как пускают курильщики. Только оно прямо на глазах стало увеличиваться, разрослось до размера колеса и, замерцав зеленоватыми огоньками, рассыпалось бледными искрами. На смену ему снизу уже поднималось новое.
      - Что это? - Дея невольно приглушила голос.
      - Как что? Пустошь.
      - Как – Пустошь?
      Она заворожённо смотрела на восходящие дымки, пытаясь связать воедино всё, что она знала о Пустоши…
      О ней не любили говорить – это первое, что приходило на ум. Но её часто упоминали в ругательствах – это второе. Пожелание сгинуть в Пустоши считалось едва ли не самым страшным проклятьем – это третье. И самое главное – её боялись. Потому что никто не знал, что она такое. Она была Небытие. Она была Вечность. В книгах она описывалась как мистическое и непознанное Нечто, как море, омывающее Невию со всех сторон. На картах она чернильным кольцом сжимала границы страны. Никто не знал её природы, и никто не знал, какая смерть уготована тому, кто в Неё попадёт. От Доменика Дея слышала, будто поговаривали о том, что сеньор Федерико Арнео Скорце – отец Андзолетто закончил жизнь именно в Пустоши. Но Дее, никогда не покидавшей Девора и очень смутно представлявшей, сколь далеко простираются земли Невии, Пустошь казалась чем-то далёким и почти несуществующим. Наткнуться на Пустошь здесь?
      Дея обернулась к таркийцу, в свою очередь пытаясь рассмотреть его лицо. Не сумасшедший ли он? Как Пустошь могла появиться в центре страны? Этого не могло быть! Или… «Пустошные дыры» – она вспомнила эту фразу, промелькнувшую в разговоре Билла и Доменика, и вспомнила также, как Билл говорил, что, дескать, в Тарке полно Пустошных дыр. И Доменик. помнится, не спорил с ним. Только что оно такое?
      - Это Пустошная дыра? - не веря сама себе и толком не понимая, о чём спрашивает, произнесла она.
      - Ну, наконец-то, - в голосе охотника слышалось нетерпение, и Дея, чтоб не раздражать таркийца, покорно засеменила за ним. В мыслях всё перепуталось. Выходит, он не ловил её, а спасал? То есть ловил, но потому что она едва не скатилась в эту самую дыру? А зачем ловил тот, что наверху? И Пустошь… Прямо здесь…
      - А что будет, если в неё наступить? - от волнения вопрос вышел донельзя глупым. Конечно, откуда ему знать?
      - Ничего хорошего не будет.
      - А что такое – это Пустошная дыра? То есть, много их тут? - поправилась она.
      - Ну, Дея, ты точно – с луны! Жить в Тарке и не знать, сколько в этом лесу дыр! Ты вроде уже… не очень маленькая?
      - Ммм… - Дея почла за лучшее оставить этот вопрос без ответа, равно, как и высказывание на счёт жизни в Тарке. Таркиец, впрочем, ничуть не смущённый её молчанием и, видимо, вполне довольный тем, что она безропотно плетётся следом, пояснил:
      - Про весь Тарк не скажу, просто точно не помню. А в этом лесу две. Эта, да ещё та, что у лысого брода. Брод-то хоть знаешь?
      - …ммм…
      - Ну вот, у брода дыра гораздо хуже, чем эта. Здесь только туман, а там даже звуки слышны.
      - Какие звуки?
      - Звуки Пустоши. Как будто спит кто-то большой и дышит. Вздохнёт так глубоко-глубоко и медленно выдохнет. А потом снова вдохнёт. Иногда булькнет, как болото. Там рядом не только темно, но даже голова кружится. Но самая нехорошая дыра та, которая не видна. Когда нет никаких признаков: ни темноты в округе, ни странных звуков, а ты подходишь близко-близко… Осторожно – тут канава, кстати, …подходишь и вдруг замечаешь под ногами что-то вроде омута. Наступил и поминай, как звали… Давай помогу, - таркиец отыскал известную ему тропку и поймал кисть Деи. - Вверх полезем. Ты только подбери подол, по этому склону полно кустов тёрна, - посоветовал он.
      Дея одной рукой кое-как собрала в узел широкую юбку, а другой крепче сжала тянущую её вверх руку. Ого, а тёрн и вправду был жутко колючий: острые иглы царапали голые щиколотки, как только она оступалась с едва различимой впотьмах тропы. В волосы то и дело вцеплялись невидимые колючки. Но зато чем выше они поднимались, тем заметней светлело. «Ночь» уступала место сумеркам, сквозь дымчатую полумглу которых, как сквозь толщу воды, вдалеке брезжил свет. Дее было знакомо ощущение «выныривания»: мутное пятно плавающего в воде солнца и ослепительный свет надводного мира. Сейчас всё происходило немного по другому: окружавшие её предметы очень постепенно насыщались цветом. Пропитывались им, точно ткань водой. Джорно поднимающегося впереди таркийца из чёрного медленно превращалось в зелёное, серые сапоги приобретали песочный оттенок. Только лица своего таинственного провожатого она по-прежнему не видала Но проклятое женское любопытство, подхлёстнутое волнительным ожиданием, взыграло, и воображение нарисовало сперва кого-то похожего на того, что остался наверху – заросшего и дикого, только размером поменьше. А потом подсунуло другой образ: безбородого, но покалеченного шрамами, и почему-то одноглазого, как Скорц.
      - Слушай, а ты не дочка Джона-мельника? - спросил неожиданно таркиец, оглянувшись столь мельком, что Дея не успела его толком разглядеть. - Голосок похож.
      - Не…
      - Дея, хм… Дея… Какая ещё Дея? - забормотал он, словно перебирая в памяти всех известных ему девушек с таким именем.
      Однако Дея, помня слова Билла, что никогда не угадаешь, какие идеи могут придти в голову самому мирному на вид таркийцу, на всякий случай вновь воздержалась от пояснений.
      На бровке оврага, едва охотник выпустил её руку, Дея умудрилась-таки тут же споткнуться и бухнуться коленями в голубой мох. В ладонь впилась чешуйчатая шишка, а расплетшиеся во время бегства волосы упали на лицо. Сквозь них впервые и взглянула на провожатого.       Оказалось – ничего особенного. Ни бороды, ни шрамов: белокурый парень с чистым лицом и ясными глазами.
      - Эх ты, ком, - таркиец с усмешкой бесцеремонно подхватил её под локти и поставил на ноги. - Смотри, назад не скатись. Я уже набегался на сегодня. Сейчас выясним, где твоя лошадь, и решим, что с тобой делать. Где же Кастор застрял? - он отошёл от края оврага и свистнул, заправски вложив в рот два пальца.
      Дея, отряхивая усыпанное хвоей и прочей трухой платье, осторожно, сквозь россыпь волос, продолжала рассматривать таркийца.
      Нет, он совсем не был похож на разбойника. Скорее, на сказочного духа: эльфа какого-нибудь, если, конечно, допустить, что эльфы способны строить такие нахальные рожи. (Ну и вообще, если предположить, что они живут на белом свете, а не существуют только в легендах.) Но что-то необычное, пожалуй, было в его облике. Особенно во внимательном, взгляде светлых глаз, холодновато-отстраненное выражение которых явно не вязалось с полулукавой-полуозорной улыбкой, изгибавшей его губы. Гоняя травинку из угла в угол безусого рта, он стоял, скрестив руки на груди, и снисходительно наблюдал за её вознёй.
      «…и решим, что со мной делать, - как она не крепилась, а чувствовала, что волнение нарастает. Сердце стучало в горле и не желало возвращаться на отведённое ему природой место. Ритмичными ударами оно отсчитывало секунды, и Дея понимала, что тянуть время дальше уже неприлично и надо что-то сказать. Она поглубже вдохнула, словно собираясь нырнуть, распрямилась и встретилась взглядом с его глазами.
      - …вот так ком… с луны, - тихо произнёс охотник, и нахальная улыбочка на его губах тут же сменилась другой – недоумённой и ласковой. Дея почувствовала, как от непонятного смущения вспыхнули её щёки, а он вдруг бесцеремонно протянул руку и жестом то ли безотчётной заботы, то ли дерзости убрал в сторону вновь свесившуюся ей на лицо прядь.
      Этот хозяйский жест так огорошил Дею, что приготовленные было слова благодарности за спасение из гиблого места моментально выпорхнули из её головы. Вместо них она невольно нахмурилась, отступила и сказала совсем не то, что собиралась.
      - Я не с луны. Я сестра Андзолетто Арнео Скорце.
      Брови молодого таркийца съехались к переносице. Видимо, имя Андзолетто что-то значило в прилегающих к его замку землях и было известно простому охотнику. Но почти тут же к возникшему в его взгляде недоумению примешалась доля недоверия:
      - Что ты заливаешь? Какая сестра? У Дзотто нет никакой сестры.
      «Дзотто» – вот как. Дея неловко переступила с ноги на ногу:
      - Я его кузина… мы с Домеником едем из Девора.
      Лицо охотника поменяло выражение в третий раз, изобразив нечто вроде запоздалого прозрения:
      - Дея из Девора?
      - А вы… - Дея напрочь забыла, как охотник назвался, - вы хорошо знаете Андзолетто?
      - Отлично знаю, мы друзья с ним. И о том, что Дзотто ждёт из Девора сеньора Доменика, я тоже слышал. Только вот ни о каких кузинах Дзотто при мне не упоминал. Ты извини, кстати, - таркиец тряхнул головой и в его улыбке опять промелькнуло что-то ласково-озорное, - извини, что я обошёлся с тобой так ммм… по-простому. Не каждый день встречаешь в глухом таркийском лесу деворскую барышню. Не мудрено обознаться. Зачем вас понесло на пустошную дорогу? Там же специально завален проход.
      - Я… я не знаю, - растерялась Дея, - вернее, меня именно понесло. Лошадь перестала слушаться. Доменик, должно быть…
      Она не успела договорить. Приближающийся топот копыт нарушил их уединённую беседу, и почти тут же глазам Деи верхом на бедняжке Коре предстал тот, которого, как она запомнила, звали Кастор. Ещё издали он закричал:
      - Юранд, ну какая к лешему охота, если всех диких свиней распугали? А?! Такой выводок свиней, и всё лешему под хвост! А?! Нет, ну такой выводок!
      - Кастор, - охотник (Юранд – вот как его звали!), виновато поглядывая на Дею, пытался унять разбушевавшегося обладателя зычного голоса, - Кастор, остынь. И охота на сегодня отменяется.
      - Как?! Я не понимаю, - здоровяк Кастор спешился и смерил Дею таким возмущённым взглядом будто заподозрил её в том, что она не распугала всех этих свиней, а, по крайней мере, съела. - Почему охота отменяется?!
      - Кастор, охоты сегодня не будет, - многозначительно поглядывая на Дею, с нажимом повторил Юранд. - Планы поменялись: лес сегодня вместо дичи наводнён прекрасными незнакомками.
      Дея сконфузилась от послышавшейся ей иронии, а Кастор ещё раз окинул её изумлённым взглядом и, явно не находя в ней ничего прекрасного, произнёс:
      - Ты чего, охотник, ошалел? Зачем нам незнакомки? Откуда, кстати, вообще взялось это сельское чучело?! Да ещё на такой чудесной лошади? Отведём её к дороге… Тсс… Вот она… - Кастор оборвал себя на полуслове и поднял вверх палец, призывая всех прислушаться.
      Сухой шорох, а затем и подозрительный треск донёсся из за деревьев, за которыми Дея различала высокие, почему-то по-зимнему голые и очень густые кусты. Что-то крупное двигалось сквозь хрустящие ветви прямо на них.
      - Ломится прямо сюда. Хоть одну тушу, а приволочём домой - в мгновение ока в руках у Кастора откуда-то появился большой лук. Он потянулся за стрелой, но охотник снова остановил его:
      - Не спеши, это не свинья. Это человек.
      - Какой еще… - Кастор недоверчиво взглянул на приятеля, но тем не менее послушался, лук опустил, а на его лице отразилось выражение заинтересованного ожидания, которое почти тут же сменилось выражением глубокого разочарования. Из раздвинувшихся кустов вместо обещанной прекрасной нимфы появился мрачный и сонный господин.
      Доменик. Один. Без Марселлы и пешком.
      Дея радостно вскрикнула и, оказавшись рядом, прижалась к нему. Страх, волнение и даже смущение – всё улеглось и забылось в знакомых объятьях его жестковатых неласковых рук. Она с прорвавшимся откуда-то всхлипом втянула его запах и сморщилась, почувствовав, что от Доменика пахнет как-то незнакомо. Запах персиков и перечной мяты. В носу от него сразу закололо, а на глаза навернулись слёзы.
      - Надеюсь, интерес к моей туше иссяк? - как всегда не слишком вежливо поинтересовался арниец, и Дея почувствовала, как брата слегка повело в сторону, точно пьяного.
      - Это – сладкий сон, - услышала она позади себя голос Юранда, а в следующий момент Доменик почему-то стал оседать куда-то вниз и был подхвачен вовремя подскочившим Кастором.
      Спустя несколько минут картина произошедшего, немного прояснилась.
      Развилка на пути, у которой Доменик спешился, чтобы понять, почему завалена одна из дорог, появилась не так давно. Юранд рассказал, что около трёх лет назад в этой части леса слишком разрослись кусты «сладкого сна», запах которых действует на людей, как снотворное, а на лошадей, напротив, как возбуждающее. Проезжать мимо них по тропе стало небезопасно: одурманенные путники сбивались с пути и оказывались неподалёку от пустошного оврага, что и заканчивалось весьма печально. Никакие усилия уничтожить коварные кусты не увенчались успехом, и волей-неволей пришлось искать объездных путей. За три года новая дорожка проторилась, а старую завалили чем попало.
      Ничего этого Доменик, естественно, не знал. Когда лошадь Деи, взбудораженная запахом, пустились вскачь, он сделал неловкую попытку удержать её, но был откинут копытами прямиком в дурманящий куст. Он не помнил, что произошло дальше, а очнувшись, побрёл наугад, стараясь поскорей выбраться из душного, сводящего с ума облака.
      - Ну понятно, - подытожил охотник, стряхивая пыльцу со снятого с Доменика джорне, - вместо того, чтоб вернуться к развилке дорог, вы, упав в куст и нанюхавшись дурмана, пошли в обратную от дороги сторону. Прошли заросли насквозь и оказались у рва. Развилка осталась у вас за спиной. Вон там.
      - А это не опасно, вдыхать запах сладкого сна? - Дею так пугало выражение бледного заспанного лица Доменика, что она до сих пор ни разу не вспомнила о Марселле. В душе отчего-то прочно угнездилась непонятно откуда взявшаяся уверенность, что кузина никуда не пропадала и преспокойно ждёт их возвращения на развилке дорог.
      - Не, не опасно, - беспечно отозвался Кастор. - Скоро очухается ваш братец. Не переживайте, сеньорита, - Кастор, уже осведомленный Юрандом относительно статуса вытащенного из оврага «сельского чучела» и относительно шляющегося по дурным кустам господина, видимо, пытался замириться с деворцами. - Это опасно, если уснуть там очень надолго. А раз сеньор смог выбраться сам, то ничего страшного. Хотя, конечно, ему повезло, что он натолкнулся здесь на нас. Пустошь она того… совсем тут под носом, - Кастор поднял брошенный на землю лук и добавил, обращаясь теперь к Доменику (судя по всему, он вообще любил поболтать и не слишком нуждался в ответах), - Голова-то, поди, кружится ещё? Ну ничего это пройдёт. А вот дикие свиньи обожают пастись в зарослях сладкого сна. Нравится им это. А мясо у них – пальчики оближешь. И надо же, как смешно получилось: Дзотто завтра аккурат двадцать четыре стукнет, вот мы с охотником и хотели подстрелить парочку свиней к его праздничному обеду…
      - И чуть не подстрелили меня, - понемногу приходящий в себя Доменик вяло усмехнулся добродушной болтовне таркийца.
      Кастор жизнерадостно хохотнул, а Юранд мило улыбнулся:
      - О да, Дзотто явно не обрадовался бы подобному «подарку». Он последнее время только и делает, что смотрит на дорогу в ожидании вашего приезда. И вот уже четвёртые сутки держит нас с Кастором при себе, разговаривает намёками и обещает не то умопомрачительную охоту, не то грандиозный праздник. Надеюсь, теперь всё разъяснится. К слову, - спохватился охотник, - мы ведь так и не представились. Этого доблестного сеньора, - он кивнул на товарища, - грозу всех окрестных лесов, величают Кастором Гацелли. Стоит ему появиться в лесу и издать боевой клич, как вся дичь падает замертво, а меня…
      - А его, - с радостной ухмылкой встрял польщённый Кастор, - этого прославленного трубадура, сочинителя лирических виршей и грозу всех окрестных замков и их прекрасных хозяек, зовут Юранд Верделен. Стоит ему появиться у крепостных ворот и спеть пару куплетов, любые бастионы сдаются без боя. Он…
      - Кастор! - розовея словно гвоздика, «гроза замков и их хозяек», наградил болтуна лёгким дружеским пинком и бросил на Дею быстрый смущённый взгляд. - Не стоит утруждать деворских гостей рассказами о моей скромной персоне. Лучше предложим сеньору Доменику свою помощь в качестве провожатых. Сеньор Доменик, вы ведь не откажетесь от услуг двух таркийцев?
      Доменик признательно склонил голову:
      - На моём месте было бы глупо не принять помощи. Вечереет, лес мне не знаком и… я не вижу Марселлы.
      Марселла! Дея взглянула на брата и виновато потупилась. Непонятно на чём основанное убеждение, что кузина мирно ждёт их у развилки, развеялось, как туман. Получалось, что в лучшем случае кузина могла мирно спать под дурманящим кустом у развилки дорог, а если нет? О Небеса! Дея подняла испуганно-напряжённое лицо и с надеждой посмотрела на молодого таркийского охотника.

      Погружённый в вечерний сумрак лес был молчалив и тих. Ошеломленная Марселла не знала не только, что ей предпринять, но даже, что подумать. Она стояла и, с замиранием глядя в недвижные воды озера, ожидала, что вот-вот из них появится страшное чудовище и пожрет ее – «одинокую грустную красавицу», будто бы специально для этого здесь поставленную. Однако «рыцарь с огненным мечом», о котором пелось во всех балладах, явно не спешил явиться ей на помощь, и практичная Марселла заключила, что в лучшем случае ее спасителем окажется Доменик. Но минуты текли, кузен не приходил, а фантастический сон не прерывался, и все глубже и глубже затягивал её в пучину невозможного.
      Фанфа меж тем мирно топталась неподалёку и, похоже, ей возникшее ниоткуда озеро не внушало более никаких опасений. Побродив по берегу, лошадка подошла к самой кромке и, склонив вниз гибкую шею, потянула губами воду. Доверившись чутью избавившей её от купания лошади, Марселла тоже осторожно приблизилась к озеру и заглянула. Она ожидала увидеть всё, что угодно, кроме того, что увидела.
      Поросшая травой и пестрыми цветами поляна никуда не делась: она просто стала дном. Прогнулась арров на шесть вниз и была отлично видна сквозь толщу прозрачной воды. Между высоких стебельков кипрея плавали стайки мелких серебристых рыбёшек. Они гонялись друг за другом, то стремительно рассекая воду, то затаиваясь в зарослях полевых незабудок. Колокольчики, словно водоросли, тонкими ниточками стелились поверх прочих трав, подобно кувшинкам тянули вверх свои круглые упругие бутоны жёлтые купавы.
      Сон или явь? Марселла смотрела в хрустальную глубину, не в силах разобраться в собственных ощущениях. Слишком живой казалась чудесная картинка. Набравшись мужества, она присела, протянула раскрытую ладонь к гладкой поверхности и… окунула.
      Ага, всё же сон! Рука не почувствовала ни прохлады, ни влаги. Только круги побежали по воде, разбив чудесный вид. Сон. Но когда он начался? Силясь найти ответ, Марселла рассеянно смотрела на пляшущие блики. Они прыгали и дробили изображение, не позволяя разглядеть прежнюю картинку. От них рябило в глазах. Марселла на миг зажмурилась, а когда взглянула вновь, вскрикнула от удивления.
      Вода в озере стала абсолютно чёрной. Окружающий лес отражался в ней, как в тёмной лакированной крышке стола с такой отчётливостью, что можно было разглядеть каждый листочек на ветке дерева. Но собственного, склонённого над водой лица, Марселла не видела. Вместо него где-то в глубине затеплился маленький огонёк. Он начал приближаться, и вскоре Марселла распознала в нём свечу, трепетное пламя которой выхватило из темноты держащую её старческую длань. Свет делался всё отчётливей, и из темноты проступало изображение седого старика одетого в длинную тёмно-ультрамариновую мантию. Умное и печальное лицо его было столь живо, что Марселла, не удержавшись, обернулась назад, ожидая увидеть старца у себя за спиной.
      Никого. Марселла вернула взгляд к озеру и вскрикнула вновь, потому что теперь из воды на неё глядело другое лицо – жуткое и знакомое. Лицо Морха. Правда, это изображение не было столь отчётливо, как первое. Оно не походило на отражение, а словно лепилось из трав, рыбок и цветов, подобно разноцветной мозаике. Оно дрожало, оно готово было рассыпаться на множество кусочков, но всё равно было узнаваемо.
      Несколько мгновений они будто глядели в глаза друг друга, а затем картинка распалась и через секунду собралась новая. Морх восседал на возвышении посреди огромного полутёмного зала, окружённого по периметру мрачными колоннами, на его плечах алел плащ, а на уродливой голове чернел зубчатый венец. Вокруг Морха шевелились безобразные монстры.
      «Это всё мне только снится или мерещится», - Марселла смотрела в озеро, понимая однако ж, что у неё просто не хватило бы фантазии, чтобы вообразить себе таких чудищ во всех подробностях. Ни на одной картинке не доводилось ей видеть ничего подобного. Холодный пот проступил на её лице, а изображение Морха начало приближаться, и в его увеличившихся чертах произошло какое-то движение. Щель рта разомкнулась и вытолкнула короткое слово.
      - Моя!
      «О Небеса! Это он обо мне?!» - слово отозвалось вспышкой боли в висках Марселлы, она хотела вскочить, хотела бежать, но глубокое оцепенение овладело всеми членами, и она не двинулась с места.
      Картина в озере сменилась в третий раз. Своей чёткостью она снова напоминала Марселле отражение. Девушка видела мёртвый, весь засыпанный серым пеплом, пустынный город. Дома без вывесок и украшений. Наглухо захлопнутые ставни и двери. Расколотые фонтаны и сваленные статуи. А над всем запустением, в красноватом мареве неба парило одно из поганых существ Морха. Оно то зависало тяжёлой грозовой тучей, то снижалось, едва не задевая мерзким брюхом отдельные шпили и флюгера.
      Да ведь это же Девор!? Сердце отказывалось верить глазам, но знакомый дом с флюгером в виде рыцаря в латах Марселла не могла ни с чем перепутать. А это… Что это за серая куча, там, у знакомой литой решётки? Озеро услужливо подвинуло картинку ближе, чтобы ей удобнее было рассмотреть, и Марселла поняла: это – трупы. Голые, распухшие и посиневшие. Сваленные вперемешку! Ноги, руки…
      Оцепенение спало внезапно. Словно какое-то волшебство, действующее до то сего момента, разрушилось. Не помня себя от ужаса, Марселла вскочила и, позабыв о лошади, стремглав кинулась в лес. Прочь! Страх гнал её вперёд. Прочь от проклятого места! Всё равно куда, но как можно дальше отсюда! Ей казалось, что страшное озеро разливается и хочет поглотить её своей мутной волной. С разбегу она налетела на скрытый травой пень, споткнулась, взмахнула руками и ничком упала во что-то рыхлое и колкое. На этот раз физиология не подкачала, как и положено настоящей деворской барышне, Марселла тут же лишилась чувств.
      «Пробуждение» было не из приятных. Первая мысль, которая пришла в голову, когда Марселла, открыв глаза, увидела прямо у носа рыхлую, коричневатую с иголочками хвои землю, была о могиле. Хоронят! Вскрикнув, она села, чтоб обмереть вновь.
      Снова большой муравейник. И она опять сидит в нём коленями. Фанфа, помахивая хвостом, топчется поодаль и поляна… Марселла, подавив крик, поднялась на дрожащие ноги. Муравьи сновали по её платью и рукам, но она не замечала их, потрясённая новым витком происходящего. Волосы на голове зашевелились.
      Да, это была та самая поляна. Последние бабочки и стрекозы перелетали с цветка на цветок. Качался на лёгком ветру высокий кипрей. Круглые бутоны жёлтых купав клонились ко сну. Ночные цикады настраивали в клевере свои скрипки… Сейчас… Она знала, что произойдёт сейчас. Сейчас начнёт падать солнце, повеет холодом, и чудовищная поляна заполнится водой… Чувствуя, что еще немножко, и она сойдет с ума, Марселла закричала, зовя на помощь.
      Ей тут же кто-то откликнулся. Голос был незнакомый, но вполне человеческий, и к тому же звал ее по имени.
      - Ау, я здесь, здесь! - из последних сил закричала она и устремилась навстречу зову.
      - Ну, наконец-то вы нашлись! - перед Марселлой предстал тот, которого, как мы знаем, звали Кастор.
      Они остановились, оглядывая друг друга. Крепкий, всклокоченный молодой человек и разлохмаченная, перепуганная Марселла. Вид смугло-румяного, заросшего щетиной парня (в отличии от Деи, Марселла поняла, что это не мужик, а парень) подействовал на неё успокаивающе. Он был живой и своей пышущей здоровьем физиономией ничуть не напоминал поднявшийся из озера призрак. Глядя в его тёмные, широко расставленные глаза, слишком наивные для грубовато-мужественного, но по своему привлекательного лица, Марселла вдруг с облегчением поняла, что всё, что с ней якобы приключилось в лесу, было страшным сном.
      Упав с лошади в муравейник, она не очнулась сразу же, а под действием незнакомого дурмана проспала какое-то время, мучаясь кошмарами. И ничего не было: ни заполнившейся водой поляны, ни Морха, ни горы трупов на улицах Девора! Всё это было сном!
      - Меня зовут Кастор Гацелли, - представился меж тем парень и в попытке поклониться сделал какое-то несуразное движение всем телом, - а вы, стало быть, Марселла?
      - Да, это я, - немного остолбенело кивнула она, постепенно отходя от пережитого кошмара. Ладони до сих пор были влажными, да и колени то и дело норовили подогнуться. Однако таркийский молодой человек пялился на неё со столь откровенным любопытством, что это не могло не польстить истосковавшемуся по мужскому вниманию самолюбию. Таркийский парень был, конечно, гораздо интереснее и важнее дурацкого озера с его картинками! «А значит, - подумалось ей, - надо поскорее выкинуть их из головы и заняться этим кудрявым симпатягой! Только знать бы – это-то, по крайней мере, господин или слуга?» Марселла вгляделась, но это ничего не дало. Она только чувствовала, что произвела на парня должное впечатление столичной диковинки, и на всякий случай (а вдруг господин?) решила преуспеть в дальнейшем. Для начала улыбнулась кокетливо и беззаботно. Будто бы не в глухом лесу стояли, а гуляли в деворском парке. Парень от её улыбки покраснел, точно свёкла, и отвёл взгляд. (Надо же, кто бы мог подумать, что таркийцы такие застенчивые!)
      - Где же вы были-то? Мы уж два раза это место прочесали. - пробухтел он, глядя куда-то мимо неё, но Марселла отлично видела: смотрит, косит глазами, точно молодой бычок, и таинственно улыбнулась. Она знала: не находишь, что ответить – просто улыбнись, хуже не будет. А рассказывать таркийцу, как она провела всё это время, она не собиралась. Не к лицу деворской барышне спать носом в муравейнике и смотреть сны.
      - Так о нашем приезде уже известно? - нараспев и стараясь быть величавой, осведомилась она, чтобы перевести беседу на другой предмет. - И вас, милый Кастор, должно быть, послали встретить и проводить нас? - она улыбнулась, взглянув на «милого Кастора», у которого от повторной улыбки и обращения «милый» лицо стало совершенно деревянным. Он явно не знал, как следует реагировать на разные любезности. - Жаль, что вы так припозднились, вам следовало бы встретить нас чуточку раньше, - продолжала Марселла, рассудив, что кем бы не был этот неотёсанный детина, слугой или господином, но пожурить его свысока не помешает. Как никак, а она не простолюдинка и лучше сразу заявить о себе должным образом.
      Но чего-то она наверно не учла, потому что таркиец не рассыпался в положенных извинениях, а, как будто бы даже обидевшись на её нелепые слова, пробасил:
      - Вот ещё, я и понятия не имел, что вы едете! Дзотто ждёт сеньора Доменика – верно. Только встречать его он не собирался. Мы вообще, просто охотились на свиней и случайно встретили и сеньора и его сестру, - и, помявшись, добавил, - пойдемте, что ли, а то мы уже вас два часа как ищем.
      Улыбка Марселлы стала деревянной подстать лицу Кастора. Хотя, чего ещё ожидать от таркийца, у которого на лбу огромными буквами прописано: «олух!»? О Небеса, если тут все такие, то с таким мужем в Девор лучше не возвращаться – засмеют! Марселла скорбно вздохнула, и тут ещё один таркиец показался из-за деревьев. Причём этот вёл в поводу брошенную Марселлой лошадь. Пока он приближался, Марселла быстрым жестом оправила разметавшиеся волосы: какой никакой, а всё ж мужчина, хоть и таркийский.
      Однако, подошедшего юношу никак нельзя было назвать неотёсанным. Напротив, одного взгляда на него Марселле оказалось достаточно для того, чтобы понять, что сей представитель таркийской «фауны» может рассчитывать на гораздо большую благосклонность деворской дамы, нежели предыдущий.
      Этот был несомненно красив, и к единственному его недостатку можно было отнести невысокий рост. Откровенно говоря, юноша был совсем не выше её, а Марселлу, всегда предпочитавшую мужчин высоких и плечистых, не могло не огорчить подобное наблюдение. Зато в молодом лице таркийца Марселла не обнаружила никаких изъянов, разве что некоторую холодность, которая, словно ледяной ветерок, сквозила из устремлённых на неё глаз. Но, с другой стороны, именно эти-то глаза и были особенно хороши: голубовато-зелёные, словно прозрачный хризолит, они были особенно заметны в обрамлении густых тёмных ресниц и в сочетании со светлыми, как выбеленный лён, волосами, ей очень понравились. Вся одежда таркийца (естественно, за исключением рубашки и песочных сапог) также была зелёной. Ивово-зелёное фарсетто и джорне цвета незрелых яблок чрезвычайно шли ему.
      «Так вот каков Андзолетто!» - восхищённо подумала она, просияв новой кокетливой улыбкой.
      Как раз в этот миг они поравнялись, и белокурый таркиец в приветственном поклоне склонил голову.
      - Счастлив, сеньорита, видеть вас в целости. Гулять по таркийскому лесу – занятие опасное. Даже представить страшно, что с вами могло здесь случиться.
      Марселла снова просияла, хоть это казалось невозможным:
      - Мне и самой страшно, но… как я счастлива видеть вас, сеньор Андзолетто, - игривым голосом произнесла она, сразу переходя в наступление. - Правда, я никак не думала, что наша встреча произойдёт в лесу, но вообразите, именно таким я вас себе и представляла! А в этом зелёном джорне вы мне однажды даже приснились!
      - Неужели в этом? - брови таркийца весело взметнулись вверх.
      - У вас хороший вкус, как у деворца, - сделала комплимент Марселла, но все испортил вмешавшийся Кастор:
      - Во-первых, Девор нам не указ – мы таркийцы, - деловито пояснил он, - а во-вторых, это вовсе не Андзолетто, который вам приснился, а Юранд. Мой друг Юранд Верделен!
      Марселла бросила на Кастора уничтожающий взгляд. Если б перед ней в этот момент оказался не таркиец, а утончённый деворец, то он верно б, провалился на месте. Но Кастор мнительностью не страдал и никуда не провалился, только набычился ещё сильнее и бросил нетерпеливый взгляд на дружка.
      Лицо Юранда (а это, конечно, был он,) меж тем не выразило и тени смущения. Он смотрел на Марселлу весело, но без насмешки, будто предлагая вместе повеселиться над её милой ошибкой. А то, что она ошиблась Марселле стало ясно и без пояснений Кастора: Юранд был слишком молод! Ему с очень большой натяжкой можно было дать лет двадцать. А Дзотто, насколько ей было известно, был всего на год моложе Доменика. Как она так оплошала? Ведь и похож-то он вовсе не был, разве что цветом волос да светлыми глазами. Видно так не терпелось увидеть обладателя чудесного горшка, что какое-то затмение нашло. Пришлось снова улыбнуться, на этот раз немножко сконфуженно:
      - Хм, Юранд, - произнесла она и пожала округлыми плечами. Надо было как-то выпутываться. - На виденном мною портрете, начала она. - Андзолетто крайне похож на вас. Не знаю, может тот портрет писался давно, но сходство поразительное… или вы родственники? Может быть, братья?
      - Например – молочные, - с невинно-нахальной улыбочкой кивнул обаятельный шутник, и Марселла поняла, что уловка её не удалась. К счастью, таркиец развивать тему не стал, а обратился к Кастору, который уже давно перетаптывался на месте, всем видом показывая, что пора завязывать с любезностями и двигаться дальше.
      - Вот видишь, Кастор, - сказал Юранд, видимо, продолжая начатую без Марселлы речь, - я был прав: лес сегодня действительно полон разных неожиданностей.
      - И все они прекрасны, - мрачно буркнул Кастор и тем заслужил в глазах Марселлы полное помилование.