Проклятый кот орал всю ночь. Сначала его душераздирающие вопли доносились издалека и им вторил заливистый собачий брёх. Потом пёс унялся, зато кот перебрался к самому дому: не иначе, как поближе к предмету своей апрельской страсти – розовоносой белой кошечке, что весь вечер тёрлась о ноги Марселлы и Деи.
     Когда же трубные завывания неудовлетворённого поклонника прозвучали с козырька, расположенного точно под окнами их с Деей спальни, сонная Марселла села на кровати и пробормотала:
     - Задушу этого хвостатого менестреля собственными руками, - она открыла отчаянно слипающиеся глаза и с неудовольствием обнаружила, что короткая весенняя ночь уступила время утру, хотя из-за густого тумана в комнате было немного темновато. Марселла не знала, который теперь час, но судя по звукам, доносящимся с нижнего этажа, дом просыпался. Дея, подтянув к подбородку колени, ещё крепко спала на соседней кровати, а в ногах у неё, свернувшись клубочком, невозмутимо дремала белошёрстая особа, пользовавшаяся сегодня ночью таким невероятным успехом.
     Первым желанием Марселлы было вышвырнуть из окна наглую тварь, но розовоносая прищуренная морда выглядела настолько умиротворённой, что барышня решила отыграться на кавалере: не долго думая, распахнула окно, взяла со стола кувшин и на середине очередной серенады окатила водой камышовую всклокоченную спину. Герой-любовник убрался без единого звука: вздыбил хвост и молнией метнулся прочь.
     Марселла, удовлетворённая местью, вернула кувшин на место и, выпуская изогнутую глиняную ручку, вспомнила, как господин Морх один за другим опорожнял такие кувшины. Жуть! Вчера перед сном Дея говорила, будто Доменик вместе с трактирщиком Биллом посчитали, что этот человекообразный тролль направился на Красную скалу. Кошмар… Впрочем, такому там самое место. Чтоб его там оборотни слопали… если, конечно, они есть.
     Девушка высунулась почти по пояс в окно и закрутила головой в поисках красного пика. Однако очень плотный туман пушистой шапкой лежал в это утро на Среднегорье и вершины гор тонули в его белых клубах. Плохо ориентируясь на незнакомом месте, Марселла даже не знала, в какую сторону нужно смотреть. Она хотела вернуться в постель, но в этот момент на гостиничном дворе появился Доменик. С утра пораньше он перетаскивал к конюшне дорожные вещи и не трудно было догадаться, что вот-вот арниец придёт будить спутниц. Ложиться спать снова не имело смысла. Марселла пошире распахнула окно, чтобы прохладный воздух взбодрил её после бессонной ночи, и принялась расхаживать по комнате, расчёсывая спутанную косу и наслаждаясь наступившей тишиной.
     Впрочем, тишина эта была особенная, деревенская. Она не была мёртвой, словно уши залило воском. Она вмещала в себя множество звуков, не так давно довольно привычных слуху Марселлы.
Ржали лошади. Кудахтали куры. Пробовал надломленный голосок молодой петух. Изредка похрюкивали свиньи, тоненько визжали поросята. Паршивец кот откуда-то издалека заводил заново свою ненастроенную шарманку. Словом, всё было, как положено, если ли б к этому разноголосому хору вдруг неожиданно не прибавилось восклицание Доменика. Марселла даже остановилась. Доменик настолько редко осчастливливал общество каким-нибудь высказыванием, что тяжело было представить, что он может разговаривать сам собой.
     - Разрази меня гром! - воскликнул он, и заинтригованная Марселла выглянула в окно.
     Доменик, присев на корточки, выковыривал что-то из земли! Марселла сперва подумала, что верно, он обронил что-нибудь и сам же, случайно наступив на это ногой, вдавил мелкий предмет глубже в землю. Но предположить, что подобный пустяк мог взволновать Доменика? Маловероятно. Тем не менее Доменик отколупал свою находку и, держа её на ладони, распрямился. Рукавом оттёр с неё грязь и поднёс ближе к глазам. Ну не иначе, как алмаз откопал!
     Оказалось, ничего подобного! На ладони кузена Марселла разглядела всего лишь кованый бубенчик, которым обычно украшалась сбруя лошади. Причём этот явно был не из дорогих и красивых.
     - Свет Небесный… - глухо произнёс снова Доменик, и Марселла окончательно перестала что-либо понимать.
     - А… вот вы где, - в поля зрения девушки попала фигура вышедшего из дома господина Билла. Он эдаким энергичным мячиком подскочил к Доменику и остановился, уткнув руки в бока. Вдвоём они смотрелись ужас до чего смешно: высоченный, худой, как обглоданная кость, арниец и коротенький, страдающий отдышкой, кругленький трактирщик. Просто как герои сказки: «Рогоз и патиссончик». Марселла невольно усмехнулась.
     - Собираетесь? - покачал головой Билл. - Хотите поскорее убраться отсюда? Да-а. Весёленькая выдалась ночка. Вы видели? Дверь с петлями выворочена. Обкладка разнесена в щепы. А я ведь говорил, говорил этому недоумку Нобу. Ноб – это столяр, что вставлял мне двери. Говорил, что обкладку надо тоже делать дубовую. А он: сойдет и…
     - Господин Билл, - Доменик по своей привычке нелюбезно прервал поток чужого красноречия, - скажите мне лучше вот что: капитан Пит Брокгейм вчера заезжал к вам на двор до нашего приезда?
Пит Брокгейм? Удивлённая Марселла навострила уши. Лицо господина Билла тоже удивлённо вытянулось и странно дрогнуло, будто речь шла не о молодом симпатичном офицере, а о каком-нибудь страшилище, вроде Морха.
     - Пит? - настороженно переспросил он. - Ведь он же… То есть вы хотите узнать, останавливался ли он у меня прежде?
     - Нет. Не прежде, Билл. Я спросил только про вчерашний вечер: не было ли его у вас между тремя и шестью часами?
     Трактирщик продолжал по привычке улыбаться, но улыбка сделалась какой-то неживой.
     - Нет. Я вообще не видел вчера Пита… а что случилось?
     - А кого-нибудь ещё? - у Доменика был такой вид, будто он задался целью свести бедного Билла с ума. - Вы помните постояльцев, которые вчера приезжали к вам в гостиницу?
     - Да, говорю вам, за целый день ни души! Только вы да этот ужасный Морх! А… и ещё вестовой, который привёл известие о нападении на дороге.
     - Вестовой? Он заезжал прямо сюда, во двор?
     - Нет. Мы поговорили там, у ворот. Он очень торопился. Сеньор Доменик, позвольте узнать, что вас беспокоит?
     Доменик вытянул вперёд ладонь с чёрным бубенчиком:
     - Эта вещь со сбруи коня капитана Брокгейма. Только что я нашёл её вот здесь. Если вы утверждаете, что никого кроме меня, и Морха здесь не было, значит, она занесена сюда кем-то из нас.
     - А вы уверены… вы уверены, что это вещь Пита? Такие безделушки не редкость, знаете ли…
     - Эта царапина оставлена на моей руке вот этим крючком не далее, как вчера днём, когда я беседовал с Брокгеймом, - Доменик сдвинул рукав джорне вверх, однако взволнованная Марселла, как не вытягивала шею, из-за спины арнийца не смогла разглядеть: что там такое. Но трактирщика царапина убедила. Он прикрыл ладонью рот и несколько секунд потрясённо молчал.
     - А может… - Бил заговорил, как человек, у которого отнимают последнюю надежду, - вы сами привезли бубенец сюда? Знаете, как это бывает? Зацепился крючком за одежду… вон он какой острый крючок-то… вы и не заметили… А как он оторвался да упал, вы и подумали невесть что?
     - Вы хотите сказать, - мрачно произнёс Доменик, - что я ехал, звенел, как бычок, всю дорогу и не замечал этого? Видите ли, господин Билл, в моём случае, крючок мог зацепиться только за рукав. Не за джорне, не за плащ. Только за рукав. Я не мог его не заметить! Похоже, вам попросту невыносима сама мысль о том, как эта вещь могла попасть к Морху. По вашему, он не похож на разбойника?
     У Билла опустились плечи, а Доменик вложил в руку трактирщика найденный бубенчик и заговорил так тихо, что Марселла едва различала слова:
     - Я не знаю, как получилось, что Морх принёс эту вещицу к вам на двор. Случайность это, и крючок зацепился за его одежду, например, за длинный плащ, как вы и предположили, или Морх для чего-то прихватил его с собой? Не знаю. Но принести его сюда кроме него было некому.
     - Могла занести какая-нибудь птица. Сорока.
     - Могла. И верю, что вам хотелось бы так думать, хотя это не в интересах вашей же безопасности. Если вам так хочется закрывать глаза и придумывать отговорки, то могу предложить вам ещё одну: Морх мог побывать на месте побоища, когда всё было кончено. В подтверждение сего, могу добавить, что плащ господина Морха, хоть и был красным, но явно не от крови. Я не разглядывал его внимательно, да и в зале в тот момент было темновато, но очевидных следов борьбы на нём не было. Как не было и оружия. Хотите верить такой версии – верьте. Но не забудьте, что могло быть и по другому: Морх – один из шайки и просто стоял в стороне, держал лошадей, например. А возможно, он её главарь! - Доменик сделал паузу, чтобы перевести дух после длинной речи и веско закончил, - Билл, в любом случае будет лучше, если вы пошлёте кого-нибудь из своих людей с этим известием к заставе, что стоит на дороге. Вы видели в какую сторону он пошёл. Возможно, ещё не поздно во всём разобраться. А нам, если вы не против, пора в путь, - с этими словами он повернулся и неожиданно встретился взглядом с Марселлой. Она была так взволнована, что не попыталась сделать вид, будто ничего не слышала. Растеряв всю самоуверенность, хлопала глазами, как фарфоровая кукла.
     - Отлично, что ты проснулась, - сухо отреагировал на её изумление Доменик, - Дея тоже встала?
Марселла смогла только покрутить головой.
     - Тогда буди её, одевайтесь и поскорее спускайтесь вниз. Мы торопимся. И оденьтесь сегодня потеплее.
     К завтраку самообладание понемногу вернулось к Марселле. А в голове из обрывков фраз сложилась собственная версия происшедшего, которой она и поделилась с Деей, помогая ей затянуть шнуровку на платье.
     Звучало это приблизительно так: прелестный капитан Пит и его солдаты были ограблены шайкой разбойников на дороге, а господин Морх несомненно выступал если не как зачинщик, то как участник кровопролитья!
     - Представляешь, что бы было, если б эта шайка наскочила не на Брокгейма, а на нас? - закончила Марселла, и Дея, ошеломленная и неожиданным поворотом событий и тем, что брат совсем ничего не сказал ей и кузине, кивнула:
     - Да. Это ужасно.
     - Вот-вот. Ещё не покинули Девора, а уже такое! Я, кстати, так и не поняла до конца, что случилось с Питом. Наверно он тяжело ранен. Честно сказать, вообще не понятно, что произошло!
     Выяснить это Марселла попыталась за завтраком.
     До чая она сидела смирно и выжидающе посматривала на Дею: не клюнет ли кузину петух любопытства и не решится ли она завести речь об интересующем предмете, но, судя по всему, Дея смирилась с тем, что останется в неведении. Она хорошо знала привычки брата и понимала, что если Доменик не рассказал всё сам, расспрашивать его бесполезно. Марселла тоже знала это, но помимо Доменика за столом восседал словоохотливый господин Билл, и именно на него Марселла и возлагала свои надежды. Когда подали чай, и барышня поняла, что драгоценное время уходит, она уже не могла усидеть на месте: вертелась, как на иголках, задавая трактирщику разные вопросы и издалека подводя разговор к случившемуся на дороге. Как ни удивительно, но на её ёрзанье первым отреагировал Доменик, хотя сказать, что он побеспокоился о ней, было бы натяжкой:
     - Марселла, в чём дело? Неудобно сидеть? В лавке гвоздь? Или не терпится в дорогу?
     Марселла густо покраснела. Бросила взгляд на Дею, на Билла, замершего с понимающей улыбкой, и решила не юлить, а выложить всё на прямоту.
     - Доменик, почему ты не расскажешь и нам, что такое ты нашёл утром во дворе? Как это связано с Морхом и Брокгеймом?
     Доменик удивлённо взглянул на неё поверх ободка застывшей в воздухе кружки:
     - О чём это ты?
     Вот и поговори с таким! Марселла скомкала салфетку и встала. Господин Билл, лицо которого секунду назад выражало горячее желание выложить всё с подробностями и прибавлениями, теперь скромно опустил голову, и Марселла поняла, что с минувшей ночи он предан Доменику, как вассал своему господину, и слова супротив него не скажет. Значит, разговор окончен, и лучше промолчать, чтоб не нарваться на очередную арнийскую грубость.
     В путь они двинулись через полчаса. Билл, стоя у ворот в окружении своих домочадцев, махал им рукой, посылая в вдогонку последние напутствия типа: «держитесь тракта, не ночуйте в лесу и не купайтесь в незнакомом месте». Марселле, которая вся во власти обиды демонстративно держалась немного позади, от подобных предостережений делалось тошно. Густой туман, по-прежнему окутывающий окрестности, также не способствовал созданию хорошего настроения. Он скрывал вершины гор, Красную скалу и перевал. Туман таил в себе опасность, и когда весёленькая черепичная крыша гостиницы окончательно потонула в белёсой мути, Марселла решила, что хватит дуться, и тронув повод лошади, приблизилась к Доменику и Дее.
     Несмотря на плохую видимость, дорога не была трудна. Она настолько плавно поднималась на невысокий перевал, а далее почти полого спускалась в долину, что ни заблудиться, ни сорваться в невидимую пропасть было невозможно. Главное неудобство состояло в воздухе, пропитанном туманной сыростью, и однообразии подобного путешествия. Марселла, правда, больше волновалась об обещанных разбойниках, но Дея всерьёз расстроилась, когда, оказавшись на высшей точке подъёма, убедилась, что весь загадочный Тарк задёрнут непрозрачной пеленой. Из-за неё путешественники не могли ничего разглядеть – ни того, что подтвердило бы ужасные россказни о Тарке, ни того, что бы их опровергло.
     В тумане, под мерный перестук копыт они спускались с перевала. Ночь застала их на вершине одного из холмов, в которые плавно перетекли Тёмные горы. Внезапно начавшая петлять дорога сбежала в лощину, и Доменик остановил коня. Спешившись, он занялся установкой походного шатра, велев девушкам посмотреть за лошадьми. Эту первую ночь в Тарке им предстояло впервые провести вне стен и крыши дома. Марселла была уверена, что ей ни за что не удастся сомкнуть глаз.
     Но глаза смыкались. Едва она преклонила голову на непривычно плоскую и жёсткую подушку и натянула одеяло до самого подбородка, глаза начали слипаться. Сердце ещё суматошно вздрагивало в груди, но в голове уже роились полубредовые сонные видения. Марселла из последних сил брыкнула ногой, перевернулась на другой бок и провалилась в сны.
Ей чудились разбойники с Морхом во главе, едущие, словно призраки, длинной бесконечной вереницей мимо шатра, но почему-то не видящие его. Их сменяла орава грубых таркийских крестьян с перекошенными жёлтыми лицами и жуткими горбами. Вооружившись вилами и мотыгами, они окружали ненадёжное убежище деворцев и кричали что-то о том, что им без разницы, чем промышлять – ловлей рыбы или охотой на хорошеньких барышень. В довершение всего из земли, прямо из центра шатра тянулся цветок, на каждом его зелёном, плотном листике открывалось по хорошенькому глазу, а нежно-голубой бутон сообщал, что скоро у него выпадут молочные зубы и прорежутся настоящие клыки. Он скалился, и с его лепестков на руки Марселле сочилась тягучая слюна. Она умоляла, чтобы он не трогал её, но тот лишь жадно урчал и подползал поближе, уверяя, что больно не будет.
     Был ли это сон, была ли это явь? И чем закончилась беседа с вежливым глазастым людоедом, проснувшись утром, Марселла так и не вспомнила. Вслед за Деей, она выбралась из шатра и замерла.
     Тарк поразил девушек своей необычной красотой.
     Туман рассеялся как не бывало. Низкое розовое солнце, поднявшись над бровкой холма, подожгло росу – мириадами звёзд она засверкала в молодой траве. Самоцветами, сорвавшимися с дорогого ожерелья, пестрели вокруг луговые цветы. Маки, незабудки, колокольчики, мальвы, васильки и люпины – такого великолепного разнотравья невозможно было вообразить в Деворе не только в апреле, но в любое, самое плодородное время года. Вдали меж холмов бежала река, и над ней с крутого обрывистого берега тянулись в небесную лазурь розовые колонны развалин древнего дворца. Там шёл снег. Он падал в тёплую воду и тут же таял. Пар лёгким облачком висел над изумрудной гладью, и сквозь него в лучах восходящего солнца играла яркая радуга.
     Выросшая вдали от города Марселла никогда не любила буйства природы. Она презрительно относилась к сельским пейзажам, предпочитая приволью лугов блеск паркета, а свету звёзд сиянье парадных люстр Девора, но сейчас и она готова была признать, что не видела в своей жизни ничего более прекрасного, чем открывшаяся взору картина.
     Немой восторг Деи выразился одной единственной фразой:
     - Доменик, - тихо произнесла она после минуты завороженного созерцания, - почему мы здесь никогда не были, почему мы не живём в Тарке?
     Как и следовало ожидать, Доменик ничего не ответил, а пошёл свёртывать шатёр. У него, по мнению Марселлы, вообще была дрянная привычка высказываться, когда лучше б было промолчать, и глохнуть, когда его спрашивали о чём-то интересном.
     За время пока они завтракали (завтрак состоял из припасов, собранных для них господином Биллом) и собирались в путь, непредсказуемый Тарк удивил Марселлу и Дею ещё два раза.
Сперва пошёл снег. Но теперь не где-то далеко, а прямо у них над головами. Очень мягкий и совсем не холодный. Он быстро испарялся, попадая на одежду и кожу, и накапливался белыми ноздреватым, похожими на взбитые сливки, шапками в тени кустов и высоких трав.
     - Сладкий! Попробуй, Марселла, сладкий! - удивленно ахнув, воскликнула Дея, не удержавшись и лизнув белый комочек языком.
     - А бывает солёный. Или горький, - строго заметил Доменик. - И кстати, я не советовал бы вам пробовать здесь на вкус всё подряд.
     - А также смотреть, дышать, нюхать и рвать, - насмешливо отозвалась Марселла, следуя примеру Деи и притрагиваясь губами к быстро испаряющейся массе.
     - Да, - очень серьёзно подтвердил Доменик. - А также нюхать и рвать. Можно только смотреть.
     - Но почему, Доменик? - очарованная Тарком Дея не могла прийти в себя и, приподняв дуги бровей, лукаво улыбалась брату.
     - Потому что всё, что ты читала о Тарке, всё, что рассказывал господин Билл, имеет под собой невыдуманную основу. Я уже понял, что вы обе считаете излишним прислушиваться к моим словам, хотя я не часто утруждаю вас разговорами. Но во имя Небес, не мешайте мне доставить вас до замка Дзотто живыми и здоровыми… и, простите, в том виде, в котором вы покинули Девор.
     - Что значит в том же виде? - прыснула Дея. - Это без хвостов и ослиных ушей, что ли?
     - Да, - снова кивнул Доменик, награждая при этом Марселлу столь выразительным взглядом, словно хвосты и уши грозили именно ей. Марселла даже подумала, что под «тем же видом» Доменик имел, конечно, никакие не хвосты и уши, а кое-что другое. Никак не мог простить ей кокетство с Брокгеймом. Сухарь. Скучный, арнийский сухарь!
     Второй сюрприз был преподнесён деворцам природой Тарка, когда они уже собирались сняться с места. Но очередная «взбучка от Доменика» досталась на этот раз не Марселле, а Дее.
     Она шарила в траве руками в поисках укатившейся куда-то пряжки, и вдруг звонко вскрикнула. Подошедшие Доменик и Марселла увидели, что мизинец Деи полностью погружён в удлинённый серо-розовый бутон похожего на наперстянку цветка.
     Свет Небесный! У Марселлы даже внутри похолодело от накатившего мистического страха. Ещё не хватало, чтобы тут оживали сны! Хоть глаз у данного плотоядного представителя таркийской флоры не наблюдалось, но его с виду нежные лепестки таким плотным кольцом сомкнулись у основания пальца Деи, что та, как не тянула руку, не могла освободиться от этого захвата. Доменик кинжалом перерезал жёсткий, похожий на ствол одеревеневшей лианы, стебель, но и тогда цветок не выпустил добычи и болтался на пальце Деи, как хищная рыба, заглотнувшая наживку. Пришлось сделать надрез по всей длине бутона. Скручиваясь в спираль, лепестки-присоски попадали на траву, а Марселла предусмотрительно сделала шаг назад. На всякий случай. Дея испуганно рассматривала освобождённый мизинец.
     - А ты говорил: нет деревьев-людоедов, - удостоверившись, что с пальцем всё в порядке, озадаченно произнесла она.
     - Я такого не говорил, - Доменик тщательно вытирал лезвие кинжала полой джорне. - Я говорил, что не уверен, что они есть, и об этом тебе лучше спросить у Дзотто. Но, как я вижу, ты решила убедиться в существовании растений-людоедов опытным путём?
     - Нет.
     - Верится с трудом.
     - Прости пожалуйста, - Дея робко затеребила рукав брата, - я не хотела. Я искала пряжку и заметила, как на цветок села бабочка и прилипла. Я хотела помочь ей освободиться и чуть-чуть придержала лепестки. А он взял и… присосался.
     - Еще бы, - фыркнул Доменик, - кому понравится, когда у него отбирают законную добычу? - он ещё долго выговаривал сестре что-то строгое, но Марселла видела, что он уже не сердится, и Дея, хоть и чувствует себя провинившейся, ничуть не огорчена.
     Да, хорошо было любимице Дее! Ей было просто: она могла обнять Доменика, приласкаться, чмокнуть его в синеватую, небритую щёку, и он смягчался. Разве могла позволить себе что-нибудь подобное Марселла? Конечно, нет. Нет – ни при каких обстоятельствах! Она была только кузина. Она могла рассчитывать на помощь и на защиту. Но не на любовь. И не на снисхождение. От этой мысли ей сделалось грустно, и даже свой почти вещий сон она пересказала Дее без всякого интереса. Целый день Марселла оставалась молчалива и совсем не так интересовалась окружавшей её красотой, как Дея. Впрочем, чему тут удивляться: Дею влекла в Тарк жажда странствий и новых впечатлений, а Марселлу совсем, совсем другое…
     С тех пор, как попытка заполучить Доменика в мужья с треском провалилась, сама идея выгодно выйти замуж отнюдь не потеряла для неё своей привлекательности. Напротив, спустя некоторое время Марселла с усмешкой вспоминала о своём романтическом увлечении «кузеном» и ничем иным, кроме как собственной глупостью, объяснить его не могла.
     Конечно, Доменик производил впечатление человека ответственного и надёжного. В Малом Свинорье, из которого она прикатила, он, может, и составил бы недурную партию. Именно поэтому      Марселла, не враз перестроившись на столичный лад, увлеклась им и впервые испробовала женские чары целенаправленно. Увы. «Блохи» кокетства не смогли прокусить дублёную арнийскую шкуру! Он ничего не замечал! Ходил истукан истуканом, и один его взгляд, обращённый на воду, казалось, мог превратить её в лёд! Но поверить в то, что этот молодой и в общем-то красивый мужчина на самом деле совершенно равнодушен? Нет. Марселла рассудила, что всему виной была природная сдержанность и скромность молчаливого арнийца. Она не оставляла попыток заигрывания и, заметив, что лёд отчуждения понемногу топится и, как говорили у них в Свинорье: «природа требует своё», наконец, решилась на более откровенные действия. Она ждала только подходящей ситуации, чтобы повернуть колесницу судьбы в нужную сторону.
     И это случилось. Как-то вечером, собираясь ко сну, она слишком резко отдёрнула полог над кроватью и… трах! Карнизная палка, сорвавшись с покосившегося крепежа, обрушилась на кровать, а тяжёлая ткань полога, щёлкая деревянными кольцами, огромным капюшоном накрыла часть кровати и пол возле неё. Марселла, поражённая пришедшей ей в голову идеей, мраморным изваянием застыла над учинённым беспорядком.
     Она продумала всё до мельчайших деталей. Всё. И то, под каким благовидным предлогом она позовёт Доменика. И то, как заведёт его под полог и в нужный момент вновь внезапно сдёрнет балдахин вниз. Самым трудным оказалось не водрузить назад сорвавшийся карниз, как ей думалось сначала, а решиться на столь бесповоротный шаг. Уже стоя на пороге его комнаты Марселла почувствовала колебания и вновь спросила себя: чем готова пожертвовать ради достижения собственной цели и насколько далеко готова зайти в своём безумстве? И решила: всем. Она зайдёт настолько далеко, насколько это будет возможно – главное, чтоб потом неискушённому и порядочному молодому человеку не было дороги назад.
     Всё прошло без сучка без задоринки. Доменик, собирающийся лечь спать, хоть и удивился её слишком позднему вторжению, но легко поверил вполне правдоподобной истории о летучей мыши, залетевшей в альков кровати. Он не ожидал от Марселлы подобного коварства. Пока они шли коридорами до её спальни, она разглядывала его худощавую, сутуловатую спину, и что-то сбивчиво лопоча о том, как ужасно боится нетопырей, понимала, что не чувствует ничего, кроме страха. Ни нежности, ни любопытства. Только страх. Прежде ей приходилось целоваться с одним симпатичным соседским пареньком и, кажется, она даже обещалась выйти за него замуж, но, конечно, те ненастоящие поцелуи не имели ничего общего с тем, что ей предстояло сейчас. Она вдруг ясно поняла, что совсем не любит Доменика и действует из одного голого расчёта. Это было нечестно, но Марселла искренне считала, что у неё нет иного выхода. Возвращаться в Свинорье ни с чем ей не хотелось.
     Доменик, естественно, на постель не полез, но это предвиделось юной интриганкой. Как она и ожидала, он остановился рядом и, облокотившись о край кровати коленом, наклонился вперёд, пытаясь в сумраке вокруг потолочных балок, разглядеть: где прилепился непрошеный гость.
     - Вон он, вон, - Марселла, вспрыгнув на кровать, указывала на несуществующего нетопыря, осторожно протягивая руку к карнизной палке, кое-как пристроенной поверх покосившегося крепежа, - вон притаился.
     - Тебе почудилось. Никого нет, - Доменик наклонился ниже, и складки полога, словно фалды плаща, колыхнулись у него за спиной. Внутри Марселлы всё собралось в предвкушении ответственного момента. Пора!
     - Да, вон же он! Ах! - Марселла взвизгнула и, «оступившись», схватилась за балдахин, дёрнула и повалилась на не успевшего ничего сообразить Доменика. Под весом её тела его колено соскользнуло с края кровати и, потеряв равновесие, арниец рухнул на пол. В тот же миг тяжёлый пыльный полог, обрушенный движением Марселлы, упал на них сверху, лишив способности видеть и свободно двигаться.
     В первое мгновенье Доменик забарахтался, ругаясь и пытаясь высвободится из душной ткани. Он будто не замечал рук, кольцом обхвативших его шею. Сел, но всё ещё накрытый непроницаемым шатром, потерявший ориентацию в происходящем, тоже обвил её рукой, и только когда его пятерня случайно оказалась под её грудью, не защищённой плотным корсетом, а прикрытой тонкой тканью сорочки, вдруг окаменел, словно получил карнизной палкой по голове. «Догадался», - поняла Марселла и, видя, что отступать поздно, прижалась щекой к его щеке. Её рот оказался в полудюйме от его рта. Надо было только чуть-чуть повернуть голову…
     Темнота, запах пыли, прерывистое дыхание и грохот его сердца. Секунда растянулась в её ощущении на час, и Марселла не выдержала первой. Ткнулась поцелуем куда-то в горячую, колючую темноту перед собой. Наверно, в подбородок. Доменик не шелохнулся, только сердце у него заколотилось так, что она почувствовала, как рывками заходила его грудная клетка. О Небеса, арниец всё ещё раздумывал, всё ещё сомневался в чём-то! Она прижалась к нему всем телом и с тихим стоном – ей почему-то казалось, что нужно непременно застонать – нашла губами его губы.
     Рот неожиданно наполнился чем-то тёплым и мокрым. Чужим. Чужим языком! Это оказалось противно. Но Марселла заставила себя не прерывать поцелуя. Так надо! Его неловкие руки, видимо, имевшие дело с рукоятками мечей гораздо чаще, чем с женскими телами, обняли её и передвинулись на грудь. Так надо! Она внутренне зажалась, но решительно сунула собственные вспотевшие ладони ему под рубаху. Это оказалось приятней. Да. Она сможет. Она всё вытерпит. Как бы не было гадко и больно. Только бы поскорее!
     Задыхаясь от пыли, поцелуев и объятий, они неуклюже завалились набок и, перекатываясь в тугом, крепче спелёнывающем их полотне, через пару минут оказались прижатыми к друг другу насколько тесно, что Марселла поняла: всё – от неё больше ничего не зависит. Всё, что было в её силах, она уже сделала, теперь дело за ним. Призвав на помощь всё мужество, она велела себе расслабиться и сдаться на милость «победителя».
     И вот тут случилось непредвиденное По непонятным причинам «победитель» отказался от «награды». Арнийскому сухарю удалось взять себя в руки. С коротким ругательством он отлепился от неё и, как раненый, угодивший в охотничью сеть медведь, дёрнулся, выворачиваясь из тёмной гардины. Высунувшая голову Марселла увидела, как сеньор Доменик на четвереньках отползает в сторону. Ничего комичней этой сцены она никогда не видала, хотя в данную минуту ей явно было не до смеха. От мысли, что она была готова на всё, несмотря на то, что не чувствовала ничего, кроме гадливости, а ею пренебрегли – от этой мысли на душе было паршиво, словно всё случилось, а жениться на ней никто не собирался. Она была унижена, растоптана. Ей хотелось провалиться сквозь пол и оказаться где угодно, хоть в Свинорье, но подальше от строгих домениковских глаз.
     Доменик меж тем добрался до противоположной стены и привалился к ней спиной. Марселла с дрожью смотрела на него, не зная, как станет оправдываться. Лгать о случайно сорвавшемся карнизе у неё язык не поворачивался.
     Но Доменик великодушно избавил её от необходимости объясняться. Возможно, пожалел её, а может, сам был не в том состоянии, чтобы выслушивать речи, которые всё равно ничего не изменят. Его собственные слова, произнесённые в тот момент, когда обычно бледное лицо его ёще пылало румянцем неукрощённого волнения, были и учтивы и грубы одновременно. Он сказал, что не смотря на то, что тронут оказанным ему «вниманием и доверием», не воспользуется предложенным и большее, что может ей пообещать, это напрочь позабыть обо всём, что сейчас случилось.
     Великолепный план провалился с треском.
     Единственным утешением для искательницы приключений стало данное Домеником слово – он действительно забыл о происшедшем. Ни упрёков, ни шуток на эту тему она больше не слышала. Доменик ни разу не припоминал ей её «безрассудства», и в конце концов, Марселла сама стала думать о случившемся, как о неприятном сне.
     Как ни странно, но эта впечатляющая история ничуть не поубавила её самоуверенности. Свою неудачу она объяснила железной выдержкой кузена (вообще не слишком похожего на прочих кавалеров) и, лелея в голове всё те же планы, начала поглядывать на других мужчин.
     Пожив в столице, приобретя немного светского лоска и достигнув расцвета красоты, Марселла окончательно уверилась в собственных силах. И вскоре её оптимизм подкрепился тремя предложениями руки и сердца, последовавшими буквально одно за другим. Однако к тому времени Марселла поумнела и смотрела на претендентов куда более трезвым взглядом. Как обнаружилось, все они не обладали достаточными средствами, чтоб сделать её счастливой, и потому получили от ворот поворот.
     Увы, как выяснилось, удачно выйти замуж в Деворе оказалось не так просто. У Марселлы не имелось приличного состояния, и она не принадлежала к фамилии достаточно знатной, чтобы составить партию сеньору, представляющему интерес для неё самой. Ах, это вечное несоответствие желаний и возможностей!
     Месяц назад в Деворе, стоя над распахнутым сундуком, как над разверзшейся у ног могилой, и раздумывая: принять предложение Доменика поехать в Тарк или отказаться, Марселла тщательно взвешивала все «за» и «против». Просчитаться во второй раз она не хотела, а вновь пробовать жертвовать всем – тем более.
     Итак: все «против» – крупным чёрным шрифтом были пропечатаны в книге, что читала перед отъездом Дея.
А все «за» – розовыми витиеватыми буковками были выписаны в её сердце. Они гласили следующее: в Тарке, богатом древесиной, драгоценностями и пушниной должны водиться очень состоятельные женихи.
     И Марселла решилась. Она явится в провинциальный Тарк эдакой столичной штучкой, и таркийцы, конечно, не смогут устоять против её обаяния. Не придётся даже ничем жертвовать. Любой таркиец должен принять за честь сделать её своей супругой. А когда она приберёт к рукам какой-нибудь недурной куш, можно будет вернуться в весёлый Девор.
     Примерно так Марселла рассуждала, прощаясь с Девором, и теперь, знакомясь с Тарком, в отличии от Деи, главным образом интересовалась не его природой, а его населением. После откровений господина Билла на тему того, что в Тарке все сплошь полоумные или разбойники, настроение её заметно испортилось.
     Но вот шли дни, они ехали по прекрасным живописным просторам, всё дальше и дальше продвигаясь вглубь неизвестного края, но не встречали на своём пути ни одного человека: ни торговца, ни разбойника, ни, уж на крайний случай, полоумного. Всадники поднимались на солнечные холмы и спускались в благоуханные долины, пересекали еловые боры и шумящие молодой листвой рощицы. По мостам переправлялись через речки и глубокие овраги, ночевали в поле и в лесу, но, несмотря на то, что следовали совету трактирщика и никуда не сворачивали с проезжего тракта, не видели ни постоялых дворов, ни деревушек, ни старинных замков.
     Сперва отсутствие местных жителей лишь удивляло обоих девушек, но когда таркийские диковинки, наподобие одновременного цветения самых разных растений, или снега, падающего с безоблачного неба в разгар жаркой весны, утратили для путешественников прелесть новизны, не только Марселле, но и Дее сделалось немного жутковато. Как-никак, но слова Билла о том, что в Тарке легче наткнуться на оборотня, нежели повстречать человека, казались им сначала литературным преувеличением. Кем же был населён этот дивный край? Кто построил все эти мосты и проложил дороги? Люди ли живут здесь или призраки, невидимые для глаза?
     Марселла томилась, смотрела по сторонам и всё более укреплялась в мысли о том, что сильно ошиблась, ожидая встретить в Тарке очень богатых сеньоров. К тому же у неё возникли серьёзные опасения, что она сама после столь долгого путешествия выглядит не лучшим образом.
     «О Небеса, - думала она, оглядывая свои погрубевшие от возни с костром и котелком руки и почерневшие ногти, - неужели до самого дома Андзолетто нам не попадётся ни одного постоялого двора, и мы с Деей так и приедем в замок неряхами? Да и есть ли замок у сеньора Андзолетто Арнео Скорце?». Марселла была готова поверить в то, что полоумные таркийцы, подобно ей, Дее и Доменику, ведут кочевой образ жизни и перемещаются, в сопровождении жён и детей, по вечнозелёным просторам Тарка с хаотичной беспечностью гонимых ветром листьев.
     Даже в существование таркийских разбойников Марселле в последнее время верилось с трудом. Ведь, чтобы заниматься подобным «ремеслом», необходимо наличие тех, кого предстоит грабить. А кого же грабить в Тарке? Просто не позавидуешь разбойнику, когда представишь: сколько ему придётся просидеть в развилке дуба над дорогой, чтобы дождаться проезжающих.
Наконец, на десятый день пути (хотя лично Марселла сомневалась в этой цифре: она давно сбилась со счёта и когда жаловалась Доменику на трудности дороги, говорила обычно что-то типа «мы уже полгода не мыли голову!»), им повстречался трактир и первые таркийцы.
     О! Это был какой-то сказочно-прекрасный сон! Не таркийцы, конечно: эти скорее напоминали ночной кошмар. Сказочным сном была баня, мягкие постели и вкусная еда, а не надоевшая каша с сушёным мясом. Марселла и не представляла, что всего за десять дней (если верить Доменику), она может так одичать, что будет растроганно хлюпать носом при виде корыта с горячей водой и зеркала. Правда то, что она в нём увидела, ей совсем не понравилось.
     Лицо утратило белизну и покрытое ровным слоем то ли грязи то ли загара казалось чужим. Голова напоминала воронье гнездо. И даже после смены трех порций воды картина улучшилась ненамного. Присущая лицу белизна так и не вернулась, а на обгоревшем носу обнаружилась россыпь веснушек. Очень кстати. И как, спрашивается, в таком виде показаться перед обществом? Так что ли должна выглядеть деворская барышня, задумавшая покорить Тарк? О Небеса!
     Теперь о Тарке. Покидая на утро постоялый двор, Марселла была переполнена впечатлениями о первых встреченных ею таркийцах.
     Во-первых, они вовсе не были полоумными, и это радовало. А во-вторых, оказалось, что она решительно не в состоянии отличить сеньора от простолюдина, и это пугало.
     Вернее, поначалу Марселла даже не усомнилась в том, что абсолютно все бывшие в трактире таркийцы – простолюдины. Все они были разодеты в жуткие оранжево-жёлтые и оранжево-голубые давно вышедшие из моды фарсетто и джорне, и все вели себя столь непринуждённо, что, конечно, не могли быть никем иным, как каменщиками или лесорубами. Они очень громко разговаривали, ругались, смеялись, пили вино, и обращались к ней и Дее совершенно запросто: верно из-за их дорожных одеяний, сочли их за ровню. При этом несмотря на то, что все находящиеся в помещении мужчины отнюдь не выглядели трезвыми, с девицами они держались не сказать галантно – само это деворское понятие, не вязалось с их простодушно-нахальными лицами и манерами – но скромно. Они не позволили себе даже намёка на какую-нибудь неприличную шутку (в отличии от деворских наёмников), из чего Марселла тут же сделала вывод о том, что простые таркийцы народ, пожалуй, добродушный. Странным ей казалось только то, что в этот вечер в трактире не остановилось ни одного настоящего сеньора. В утро отъезда пелена неведения спала с глаз девушки.
     Один таркиец – он ещё накануне привлёк внимание Марселлы огненно-рыжей, сальной шевелюрой, громким гоготом и тем, что, спев какую-то бодрую застольную песнь, свалился с лавки и так и остался лежать на полу, оглашая зал своим храпом – так вот, этот таркиец выезжал поутру вместе с ними и, седлая свою тонконогую игреневую кобылу, разговорился с Домеником о ценах на лошадей. А когда этот то ли конюх, то ли свинопас ловким движением раздвинул губы своей кобылы, дабы продемонстрировать арнийцу крепость её зубов, Марселла заметила, как на пальце таркийца зелёным огнём сверкнул изумруд.
     Крупный, великолепный изумруд на коротком, поросшим жёлтыми волосами пальце. Марселла так и замерла с открытым ртом и сорвавшимся куда-то в область желудка сердцем.
     Разбойник. Разбойник так и есть. Потому, что как иначе столь дорогой камень мог оказаться на узловатом чумазом пальце? Только, если злодейски был снят с другого! Дождались.
     - Вздор, - фыркнул Доменик, когда, отъехав на приличное расстояние от постоялого двора, Марселла поделилась с ним собственными опасениями. - Никакой это не разбойник, а сеньор Урджио, известнейший заводчик таркийских коней. В прошлом году он сам привозил лошадей на осеннюю деворскую ярмарку. Он один из самых состоятельных людей Тарка.
Марселла потрясённо замолкла.
     И вновь бесконечной лентой побежала впереди них дорога. И сменяя друг друга, побежали дни. По словам Доменика, до замка Андзолетто оставалось не более суток пути, но вопрос, чем же таркийский господин с виду отличается от слуги – так и не был разрешён Марселлой. Если на встречающихся конных или пеших таркийцах не оказывалось дорогих украшений, то определить их сословную принадлежность не представлялось возможным.
     И тогда, с присущей ей практичностью, Марселла решила взглянуть на данный казус с другой стороны: выгодно ей отсутствие в таркийцах обходительности и утончённости – короче, всего того, что отличает деворского сеньора, – или нет? И решила: выгодно.
     Раз уж все сеньоры в Тарке такие неотёсанные увальни, значит, её собственная провинциальность никому не бросится в глаза. Главное, чтобы надежды на хороший куш не оказались утопией, а уж о правильном воспитании невежд она как-нибудь позаботится.
     Меж тем Доменик, сам того не подозревая, подлил масла в огонь.
     Началось с того, что Дея вспомнила господина Билла и удивилась: отчего в Деворе столь прочно укоренилось мнение о таркийцах, как о головорезах и разбойниках. Доменик же, который к концу путешествия немного расслабился, разговорился и поведал следующее:
     - Ничего удивительного, - произнёс он. - Это мнение сложилось очень давно, и раньше оно соответствовало истине. Тарк был очень беспокойным соседом как для Девора, так и для Арно. Предки почти всех современных таркийцев – разбойники.
     - Как разбойники? - Дея как будто не поверила.
     - Так. Самые обычные разбойники. Они наживались тем, что устраивали засады на арнийско-деворском тракте, безжалостно грабили и убивали купцов, везущих свои товары из одной части в другую, а затем скрывались со своей добычей в Тарке. Они были неуловимы, и легенды о летучих таркийских бандах пугали деворцев и арнийцев почище слухов о колдунах… В венах каждого таркийца, сестрёнка, течёт очень горячая кровь. Кровь душегубов и сорвиголов – такое наследство не быстро изживается, и не удивительно, что Девор и Арно дрожат при одном упоминании Тарка. Таркийцы и по сей день считаются народом вспыльчивым и страстным.
     - А Дзотто?
     - Не задавай глупых вопросов, - тихо усмехнулся Доменик, - неужели ты совсем не помнишь кузена? Кстати, наш с ним общий далёкий предок оставил по себе долгую и недобрую память. Разве ты не слышала сказок о неком разбойнике по прозванию Одноглазый Скорц или Малыш Скорц?
     Дея нахмурилась:
     - Я никогда не связывала это прозвище с вашей фамилией. Это что – правда?
     - Говорят, - лаконично кивнул Доменик.
     - Тогда не удивительно, - вставила своё слово Марселла, - что все нынешние таркийские сеньоры больше похожи на мясников, чем на господ. Как это мило, что ты, Доменик, и не подумал предупредить нас заранее! Мы же могли нарваться на неприятности!
Доменик дёрнул бровями:
     - Марселла, а чем я, по-твоему, занимаюсь всю дорогу? Мне кажется, я только и делаю, что предупреждаю вас: не ходите туда-то, не делайте того-то! У меня скоро язык отвалится!
     - Вряд ли это кто-нибудь заметит, - съехидничала Марселла.
     Доменик смерил её строгим взглядом, и Марселла пристыжено примолкла. О да, после той истории кому-кому, но не ей сетовать на молчаливость арнийского сухаря. Она постаралась вернуть разговор к прежней теме, но вышло не слишком удачно:
     - Теперь понятно, почему все таркийцы так неотесаны. Хотя ставить им это в вину, пожалуй, несправедливо. Из грязи да в князи, как говорится…
     - По крайней мере, - прохладно обронил арниец, - эти «князи» живут в своём Тарке, и им нет дела до остальных. Напротив, это Девор теперь гоняется за таркийскими алмазами, а кузен-Дзотто может позволить себе украсить ночной горшок такими топазами, какие иная деворская модница нацепила бы себе на шею.
     - Ночной горшок с топазами? У кого? - от удивления у Марселлы получился несколько неуклюжий каламбур.
     - У сеньора Андзолетто, - Доменик снисходительно улыбнулся. - С тех пор, как его предки перестали грабить на большой дороге, они увлеклись добычей драгоценностей прямо из земельных недр. Ты разве не знала?
     Знала ли она?! Конечно, нет! Какой раньше ей был интерес в захолустном таркийском кузене, даже будь он хоть трижды раскрасавцем? Но как топазы меняли дело… Перед глазами, сияя жёлтыми и розовыми камнями, завертелся завлекательный горшок, и закачался на цепочке медальон: светлоглазый блондин с хамоватой таркийской улыбочкой на губах. О Небеса!
     Марселла так размечталась, что не заметила, как все въехали в лес и очнулась, когда лошади остановились на небольшой, странно лысой полянке. Дорога с этого места раздваивалась и Доменик в замешательстве переводил взгляд с одной тропы на другую. Проезд по одной из них был завален старыми брёвнами, сучьями и хворостом. Было похоже, что какой-то нерадивый дровосек, нарубив столько, сколько не под силу увезти, так и бросил всё поперёк дороги. Доменику странный завал не понравился. Он спешился и пошёл посмотреть на него поближе.
     - Ещё не хватало напоследок заблудиться, - заметила Марселла, наблюдая, с каким встревоженным видом Доменик остановился у веток, в то время, как Дея, видимо ошарашенная свалившимися на неё сведениями о прошлом родственничков, задумчиво смотрела прямо перед собой.
     Лес вокруг казался самым обычным. Обычным для Тарка. Шершавые стволы то рвались вверх, то живыми арками склонялись над дорогой. С искривлённых сучьев деревьев на длинных стеблях свешивались яркие цветы. Лимонные, голубые, оранжевые – все на одной ветке. Но Марселла не удивлялась: чего они только не насмотрелись почти за месяц пути и почти ко всему привыкли. Единственное, что по-прежнему не переставало удивлять её и Дею, были запахи. Запахи таркийских лесов… Непонятно откуда мощной волной накатывал аромат невидимого растения, ударял в голову, щекотал в носу, а иногда заставлял всех сонно зевать. А затем ветер менялся, и загадочное благоухание пропадало.
     Так случилось и сейчас. Аромат свежеразрезанных персиков нахлынул внезапно, налетел как порыв ветра. Марселла вдохнула почти с блаженством – после пресных каш так хотелось свежих фруктов! Дея тоже подняла голову, но запах уже исчезал. Растворялся, а следом за ним тёк новый – пронзительный и бодрящий, как воздух раннего морозного утра. На мгновение Марселле почудилось, что она снова оказалась в горах. Она огляделась. В той стороне, откуда налетал колкий, морозный, бьющий в нос запах, рос лишь неприметный кустарник, да и тот ближе к заваленной тропе был безжалостно вырублен под корень. Острые штыри веток ощетинившимся ежом торчали из земли, и по ним расхаживал озадаченный Доменик.
     Голова закружилась неожиданно и сильно. Марселла рефлекторно вдохнула глубже, но от воздуха стало только хуже. Лёгкие сдавило, а рот наполнился горечью, будто бы она глотнула бычьей желчи. Голоса Доменика и Деи канули в сгустившийся воздух, зато где-то в мозгу стал явственно нарастать тонкий комариный писк. Громче. Отчётливей. Звонче. И сквозь заложившую уши тишину прорвалось высокое пронзительное ржанье Коры. В следующую секунду кроткая медно-рыжая Фанфа самой Марселлы обратилась в огнедышащего дракона. Лошадь резко взвилась на дыбы (одуревшая Марселла удержалась только благодаря тому, что в тот момент и так, обвив сильную шею, лежала на самой холке) и с места пустилась в столь отчаянный галоп, поднять в который флегматичную кобылку не удавалось и кнутом. На мгновенье перед взором девушки мелькнула спина Доменика, а потом замельтешили листья и ветки.
     Дорога, развилка, ротозей-кузен – в один миг всё осталось позади. Впереди белой искрой мчалась обезумевшая Кора и синим флажком реяло платье Деи.
     А потом случилось самое плохое: Фанфа резко, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась, и Марселла вылетела из седла.
     Несмотря на то, что казалось – хуже и так некуда, этот полёт не был венцом всех бедствий, постигших деворскую барышню. Вместо того, чтобы как и положено порядочной девушке из Девора, сразу провалиться в обморок и пролежать без чувств до тех пор, пока не явится Доменик, Марселла, хоть и треснулась коленями и бедром весьма пребольно, но с сознанием не рассталась. Обнаружила, что сидит на четвереньках в огромной муравьиной куче и пронзительно завизжала. Вскочила и запрыгала на одном месте, стараясь стряхнуть с себя крупных, рыже-коричневых насекомых. Визг вышел настолько громким, что если бы Доменик сомневался, в какой стороне её искать, теперь его сомнения должны были полностью развеяться. Даже Фанфа, которая, хрипя и роняя с сизых губ клочья пены, топталась неподалёку, неодобрительно покосилась на хозяйку.
     Когда Марселла наконец отряхнулась и смолкла, осознание ужаса происшедшего обрушилось на неё подобно ледяному водопаду. Совершенно одна, перепачканная и поцарапанная, она стояла посреди незнакомого глухого таркийского леса, «полного разных зверей и гадов».
     От этой мысли стало так жутко, что даже вновь закричать показалось страшно. Марселла сделала несколько неуверенных шагов по поляне, которую за минуту до этого бешеным галопом пересекла Кора, и остановилась.
     Она не знала, что теперь делать. Вернуться в седло и отважиться самостоятельно поискать Доменика – наверняка бежавшие напролом лошади оставили за собой различимую тропу? Или правильней всё же остаться здесь и подождать пока найдут её?
     Сжав кулачки, девушка притиснула их к груди, стараясь отогнать страх.
     И зачем, зачем она согласилась поехать в этот Тарк! Вот тебе и кузен-раскрасавец и горшок с топазами! А Доменик тоже хорош! Опасался, стерёгся не пойми чего всю дорогу и вот – на тебе! Потерял их в лесу! Арнийская разиня! О Небеса, ну и родственничка вы послали!
Меж тем солнце неудержимо валилось за кромку леса. Падало, как будто кто-то невидимый тащил его снизу за верёвочку. Таркийский лес окутывал сумрак, а Доменик почему-то всё не приходил, хотя Марселле казалось, что прошло достаточно времени для того, чтобы он смог догнать её.
     Пожалуй, прошло даже слишком много времени, слишком!
     Лес наполнился вечерними ароматами, а над поросшей луговыми цветами поляной, словно над озером, начал сгущаться седой туман. На миг Марселле показалось, что перед ней распахнули дверь погреба, и оттуда дохнуло промозглой, застоявшейся влагой. Воздух быстро пропитывался сыростью. А травы на поляне вдруг взволнованно зашуршали, и заходили волнами, точно под сильными порывами ветра. Самым чудным было то, что сама Марселла не ощущала ни единого дуновенья, только чувствовала, как замёрз у неё кончик носа и заледенели пальцы.
     А дальше она подумала, что наверно спит и видит сон, потому что та самая поляна, по которой пробежала Кора, и которую отказалась пересечь Фанфа, начала быстро заполняться водой. Она проседала, проминалась куда-то вглубь. Утекала вниз, как зыбучий песок. Уходила под воду, как давший течь корабль вместе со всеми росшими на ней кустами и травками.
     Не имея сил кинуться прочь, цепенея от изумления, Марселла наблюдала за невиданным чудом. Происходящее зачаровывало. Это выглядело так впечатляюще, что невозможно было отвести глаз от исчезающей поляны, даже если… если сие немыслимое зрелище могло оказаться последним, из всего, что глазам суждено увидеть на этот свете.
     Лес тонул в волшебном озере! Волшебное озеро заливало лес!
     Не прошло и минуты, и кипрей – самый высокий из росших на поляне цветов – трепетно качнул малиновым хохолком, как вымпелом на мачте, и скрылся в волнах. И всё стихло.
     «Прилив» прекратился также внезапно, как начался. Перед взором испуганно-удивлённой Марселлы едва приметно плескались волны тихого, чистого озера. Его глубокие воды мирно золотились в свете заходящего солнца.
     Марселла тряхнула головой и решила, что пора проснуться.

*** Упелян – женское, верхнее платье с высокой талией, узким лифом и широкой, мягко драпирующейся юбкой. Удлинённые рукава часто не имели бокового шва и, сливаясь со спинкой, превращались в мантию. Имело спереди разрез и надевалось поверх нижнего платья.